Мы, конечно, оба принялись упрашивать ее погостить у нас (не кого-нибудь – Катерин!), потому что любое общество было предпочтительнее нашему уединению в Кашельмаре, и Катерин приехала из Дьюнеден-касла, чтобы провести с нами сентябрь. Дьюнеден не явился, но меня это не удивило – я знал, он меня презирает, к тому же догадывался, что Катерин приехала, руководствуясь лишь правилами приличия: она не могла не посетить брата и невестку, которые обосновались всего в восьмидесяти милях от ее дома.

Когда Катерин уехала, я снова попытался заниматься любовью с Сарой, но опять ничего не получилось, хотя я и подкрепился необходимым количеством потина. В Кашельмаре начались бесконечные дожди – час за часом, день за днем, и я ничего не мог делать у себя в саду, сидел в библиотеке, листал книги деда и мечтал о том, чем займусь весной. И все это время чувствовал, что сначала нужно пережить Рождество – Рождество вдвоем с Сарой, потому что Маргарет давно пообещала провести Рождество с Катерин, и, хотя я тоже надеялся на приглашение, из Дьюнеден-касла не пришло ни слова.

Альфред Смит отправился в Эпсом. Маделин уже планировала рождественский обед для всех бесхитростных крестьян, которые ради бесплатной еды были готовы прикидываться голодающими. Мы остались одни.

Пятнадцатого декабря я поднялся с рассветом, оделся и спустился в библиотеку.

«Пожалуйста, приезжай, – написал я Дерри. – Кузен Джордж и Дьюнеден могут идти ко всем чертям, потому что я в таком состоянии, что меня уже даже потеря Вудхаммера не волнует. Здесь скука смертная, как ты можешь себе представить, а мне бы хотелось весело провести Рождество. Надеюсь, Клара поправилась. Сара в добром здравии. Мы с нетерпением ждем вас обоих. Пожалуйста, пожалуйста, приезжайте. Твой П.».

Письмо получилось плохое, но я не чувствовал в себе способности написать что-либо другое. Как бы то ни было, я его запечатал, оседлал лошадь и поскакал в гостиницу в Линоне, где позднее в этот день должна была появиться почтовая карета. Солнце встало, когда я проехал мимо озера и пересек каменный мост через реку Фуи. Когда моя лошадь трусила к вершине перевала, я оглянулся и увидел черные горы на фоне бледно-розового неба.

Мне оставалось проехать милю до дороги, которая шла от Голуэя в Линон, когда я заметил, что мне навстречу кто-то едет.

Я сразу же узнал, кто это, но как – понятия не имею, потому что еще толком не рассвело, а он являл собой всего лишь облаченное в черное фигуру на лошади. Но я знал. И он тоже знал, кто я, потому что мы оба дали шпоры лошадям и одновременно поскакали галопом. Грязь летела из-под копыт, ветер пел у меня в ушах, еще минута – и мы уже смеялись, тянули друг к другу руки, а Дерри произнес своим невозмутимым голосом, так хорошо мне знакомым:

– Жизнь прекрасна, правда?

1

– Патрик, после твоего отъезда в Лондоне стало дьявольски скучно, – сообщил Дерри, когда утихли восторги радостной встречи. – И потом, мне так часто доставался туз пик в картах, что я бы наверняка заболел и умер, останься я в Англии. – Он кинул взгляд через плечо, словно ожидал увидеть там ухмыляющуюся смерть, а когда я рассмеялся, Дерри возразил: – Ты не понимаешь, какое это жуткое дело – быть ирландцем в Лондоне. Вы, англичане, такие надменные ребята!

– Что-то я не замечал, чтобы по отношению к тебе кто-то проявлял надменность.

– Нет, конечно, все ко мне относились дружески, пока ты оставался в Лондоне, но стоило тебе уехать – предрассудки в отношении так и полезли. Уотермилл и Хантингфорд не принимали мои долговые расписки, а этот ублюдок Дэнзигер попросил меня покинуть «Альбатрос». Он сказал, что поступали жалобы, будто я мошенничаю в карты, – мошенничаю! Ты можешь себе представить? Жаль, что наш разговор проходил без свидетелей, а то бы я засудил его за клевету – он бы у меня голым остался.

– Но кто…

– Откуда я знаю, кто запустил эту ложь? Думаю, Стил. Он задолжал мне пару сотен и не хотел отдавать, когда мне требовались деньги, чтобы погасить долги. Но какое имеет значение, кто на меня обозлился? Скоро стала распространяться ложь, будто меня выставили из «Альбатроса» за жульничество, и никто из политиков не пожелал и близко ко мне подходить. Конец всем моим политическим амбициям! Вот что значил туз пик, у меня на этот счет нет сомнений, – мою гибель как начинающего политика.

– Но это же чудовищно несправедливо!

– Может быть, но меня это больше не волнует. Я собираюсь вернуться в Дублин и снова заняться адвокатской деятельностью. Клару я оставил на Сент-Джеймс-сквер с Маргарет. Я решил, что сначала подыщу место для жилья, а потом уже привезу ее в Ирландию. Но как только я оказался в Ирландии, то подумал, что никак нельзя не сесть на поезд до Голуэя. Когда же добрался до Голуэя… я сел в рейсовый экипаж, но доехал только до Утерарда, а там лошадь захромала и всем пришлось сойти, хорошо еще мне удалось взять эту жуткую клячу, которая едва двигает ногами…

– Ты хочешь сказать, что всю ночь ехал из Утерарда?

– Выбор был невелик: либо ехать, либо ночевать в клоповнике!

– Бедняга, ты, наверное, устал. Давай-ка побыстрее домой.

– Не хочу создавать для тебя трудности. Я не забыл, какие условия тебе поставил этот мошенник Дьюнеден, но не думаю, что мое короткое пребывание в Кашельмаре может принести тебе какой-то вред. Какие у тебя новости? Как Сара?

Не нужно было ему рассказывать, но я не удержался. Выложил ему все, опустил только то, что Сара два раза довела меня до импотенции. Когда я закончил, он беспечно бросил:

– Пресвятая Богородица, женщины – сущий ад, верно? – (Мое одиночество стало не таким гнетущим.) – И с чем только нам, мужчинам, не приходится мириться! – воскликнул Дерри, его черные глаза загорелись дерзостью, и я рассмеялся, потому что жизнь снова улыбалась мне, и даже худшие мои неприятности казались тривиальными теперь, когда рядом со мной снова был Дерри.

2

Увидев Дерри, Сара сразу же пошла к себе наверх и написала письмо кузену Джорджу. Долго ответа ждать ей не пришлось. Тем же самым днем Джордж прискакал из Леттертурка, ворвался в библиотеку, где мы с Дерри пили содовую с бренди, и заявил, что я нарушил слово и он обещает мне, что я пожалею. Вся сцена выглядела настолько нелепой, что Дерри не смог удержаться и в присутствии Джорджа принялся карикатурно изображать его, а это привело Джорджа в жуткую ярость, я даже искренне опасался, что с ним сейчас случится удар.

– Я завтра еду в Дьюнеден-касл! – воскликнул он, выходя из комнаты.

– Богом клянусь, в аду нет такой злости, как в мелком сквайре, – пролаял Дерри ему вслед, и Джордж, который очень не любил, когда его называли мелким сквайром, даже вернулся в комнату, чтобы сказать, что Дерри, без сомнения, обречен на адские муки. – Я подготовлю вам там удобное местечко, – заявил Дерри, оставив, как всегда, последнее слово за собой. – Au revoir.

Мы оба расхохотались, когда еще Джордж не успел выйти из комнаты. Думаю, мы немного переборщили с Джорджем, но я ненавижу его деспотические попытки навязывать мне свою волю.