Монторси вытащил одну, две коробки. Там были сотни фотографий. Маттеи с человеком на костылях, который улыбается рядом с ним. Маттеи с женой за столом, рот Хозяина Италии полураскрыт, на лице — гримаса, представляющая нечто среднее между смехом и воодушевлением. Маттеи с рабочими на залитой солнцем платформе — мощный, непреклонный свет. Монторси охватило медленное отчаяние. Он не найдет фотографию, которую ищет, — ту, что была снята на Джуриати. Другие изображения, десятками, сотнями. Маттеи записывал все. Дату, год, людей рядом с собой, ситуацию, в какой была снята фотография. Человек с костылями был Джорджо Ла Пира, он появлялся на многих фото, далеких друг от друга во времени и пространстве.

Монторси сосредоточился. Напряг память. Ему вспомнилась улыбка Итало Фольезе накануне, в «Коррьере». Он попытался вспомнить хотя бы год статьи в «Коррьере», той, с фотографией, на которой был Маттеи, безоружный, потерянный во времени, рядом с Лонго и Пайеттой. Он вспомнил фразу из доклада Фольезе об Ишмаэле: «Монторси не смог узнать нашего человека среди людей, изображенных на фотографии». Телефон звонил не переставая, лепет вдовы доносился из комнаты, достигая его ушей, казалось, он становится громче, громом раздается среди запаха нафталина внутри шкафа. Какой это был год? Он погрузился в облако равнодушного безмыслия. Он не слушал даже телефонных звонков. Потом, напротив, услышал, как шеф бормочет что-то в трубку, — после того, как зазвонил телефон, и пока он слушал, воспоминание вдруг ударило в него, блестящее, мгновенное. 1949-й. Год был 1949-й. 12 февраля 1949-го.

Он нашел коробку, на которой Маттеи начертил ровным почерком:«1949–1950». Начал быстро перебирать фотографии. У него болели подушечки пальцев, его раздражали неровные края фотографий. Голос шефа по телефону в коридоре становился все более дрожащим.

Фотография была зарыта в середине коробки. Ему вдруг показалось, что это не то же самое изображение, что было напечатано в «Коррьере», то, о котором они с Фольезе разговаривали в редакции накануне вечером. Это было шире. На нем все было лучше видно. Однако здесь не было других людей — кроме тех, узнанных или неузнанных, — что фигурировали на фотографии в газете. Он резко перевернул карточку. Увидел сделанную острым, правильным почерком Маттеи запись: Милан. 11 февраля 1949 года. На церемонии, посвященной мученикам-партизанам на поле Джуриати. Рядом со мной: Лонго, Пайетта, Анноне, мэр Греппи. Сзади: Рекалькати и Арле, бывшие товарищи по добровольным формированиям.

Он остался стоять молча, среди острого запаха нафталина, и свет, казалось, погас. За Маттеи стоял Арле. Старый товарищ по партизанской борьбе. Человек Ишмаэля, на которого намекал Фольезе в своем рапорте, — это был Арле. Это было недостающее звено. Он его нашел. Прежде чем Ишмаэль поймал его, Давид Монторси поймал Ишмаэля.

В эту минуту на пороге появился шеф — с восковым лицом, с щеками, подернутыми нездоровой краснотой. Напряженная, тяжелая тишина. Нельзя было разобрать, идет ли речь о начале или о конце. Монторси улыбнулся и в сумеречном свете показал ему фотографию. Он сидел на корточках с черно-белым изображением, зажатым между большим и указательным пальцем, и, улыбаясь, сказал:

— Дело сделано, шеф. Он у нас в руках. Дело сделано.

Шеф молчал, потом вдруг обвалился сам в себя, плечи опустились, ему с трудом удавалось высоко держать голову:

— Ничегошеньки не сделано, Давид. Все кончено. Завтра меня вызывают на совещание к высшему руководству. У нас отобрали полномочия по этому расследованию. Я должен ехать в Рим. Меня переводят. Это на сто процентов.

И он повернулся, не оставляя времени ни выслушать, ни ответить, и ушел, находясь вне какого-либо возможного ответа.

Монторси с погасшей улыбкой остался сидеть на корточках. Он оставался там еще несколько минут, ни о чем в отдельности не думая, опустошенный, свободный от какой-либо воли или безволия. Он скользнул взглядом по неузнаваемому лицу Арле позади древнего, серо-черного лика улыбающегося Маттеи. Новые хозяева убрали Хозяина. Вот суть истории, истории об истории. Все рушилось. Все менялось. Он засунул фотографию во внутренний карман, поставил на место, в геометрическом порядке, одну на другую, коробки с фотографиями, закрыл их в их гробнице из тени и нафталина.

— Мы редкостные идиоты, — сказал Стрельски. — Тупые полицейские.

— Мы задницы, — спокойно согласился Флинн.

Джон Ле Карре. «Ночной портье»

Карл М. был метрах в сорока впереди него. Лопес запер «BMW» и попытался ускорить шаги. Один из служащих, стоявших перед входом, двинулся ему навстречу. Он сделал вид, что ничего не происходит. Карл М. шел торопливо, нервно. Лопес поглядел на старика на скамейке: тот, в свою очередь, глядел на него.

Карл М. свернул направо. Лопес проследовал тем же маршрутом. Направо. Карл М. остановился в двадцати метрах впереди, приложил к уху телефон. Лопес повернулся к витрине. На тротуаре — множество людей. Движение все гуще. Карл М. кивал. Разводил руками. Потом замолчал, чтобы послушать, что ему говорят по телефону. Лопес стоял позади него, отделенный одной витриной. Немец поворачивался туда-сюда, сосредоточенный на разговоре. Он посмотрел на часы. Поговорил еще несколько минут. Выключил телефон. Двинулся дальше. Лопес — следом. Тридцать метров, не больше. Карл М. должен был повернуть налево: его дом находился на параллельной рю. Он же пошел направо. Значит, не домой.

Полицейский участок. Лопес подумал, что тот войдет и заявит о краже ежедневника. Но он этого не сделал. Он пошел дальше — по плавному спуску, где запрещен был проезд автомобилей. Лопес отпустил его на сорок метров вперед.

Направо. Прямо.

Карл М. не замечал, что за ним следят. Огромная площадь. Автобус. Цветочный рынок. Безвкусная фигура в центре. Слева — гротескная церковь. Немец вошел в паб. Сел у стойки. Лопес остался возле прилавка с цветами. Множество людей. Сумятица. Скопище. Взмывающие вверх голуби. Карл М. вышел из паба. Снова пешком. Направо. Узкая сырая улочка. Запах деревьев. Отблески кислородно-водородного пламени в магазине. Налево — небольшая плас. Прямо. Начало широкой штраат. Отель «Де Колони». Карл М. остановился: он принялся ждать перед входом в «Де Колони». Вход в отель: в английском стиле, два носильшика в ливреях. Мимо, не останавливаясь, проехал международный автобус. Лопес — на противоположной стороне улицы, в тридцати метрах от немца. Карл М. три раза в течение пяти минут посмотрел на часы.

Замедлил ход «рено», седан. Носильщики засуетились, открывая дверцы, оттуда вышла парочка. Карл М. даже внимания на них не обратил. Носильщики достали вещи из багажника, один из них сел за руль «рено», поехал на подземную парковку справа от входа. Парочка туристов и носильщик с багажом прошли в вестибюль гостиницы. Карл М. нервно смотрел на часы.

Подъехала «ауди», притормозила рядом. Карл М. нагнулся, чтобы увидеть водителя.