СЕВЕРИН

Я ела конфеты и каталась на поезде. Но там было темно. В этом…

ПЕРСИВАЛЬ

В павильоне звукозаписи, Ринни. [Его глаза блестят. Он прижимает большой палец к маленькому подбородку дочери.] Репетиция – это просто тренировка, мой драгоценный домовёнок. Мама должна тренироваться быть одновременно египтянкой и богиней, а делать две эти вещи разом очень трудно! Всё равно что одновременно потирать собственную макушку и похлопывать себя по животу. Павильона звукозаписи совсем не надо бояться, малыш. Просто представь себе, что Репетиция начинается с заглавной буквы. Репетиция – это как планета, куда мы с мамой отправляемся, вроде Земли или Марса. Это тёмная, прохладная планета, где много огней, людей, игрушек, поездов и конфет, и когда ты туда попадаешь, то становишься кем-то другим, и забавно разговариваешь, и немного танцуешь, и всё говоришь и делаешь трижды, потому что таков закон. У каждой планеты всегда есть свои забавные законы, верно?

СЕВЕРИН

Да. Ненавижу это.

ПЕРСИВАЛЬ

Ну так вот, на Репетиции закон такой: ты можешь плакать, только если папа так велит, или петь песенку, если папа так велит, а также падать и получать синяки и шишки, только если папа скажет, что это надо сделать весьма трагически, как было с Эвридикой, когда её укусил змей. Помнишь Эвридику?

СЕВЕРИН

Она дала мне поносить свою шляпу.

МЭРИ

И когда папа сказал «Снято!», Эвридика встала и пошла пить кофе, не так ли? [СЕВЕРИН неуверенно кивает.] С ней всё было в полном порядке! Ну что такое, мы сегодня всё время про змей разговариваем, да? Выше нос, котёнок! Нам пора в Египет!

Расшифровка отчётного интервью Эразмо Сент-Джона, состоявшегося в 1946 г.; собственность «Оксблад Филмз», все права защищены. Для просмотра требуется разрешение службы безопасности.

ЦИТЕРА БРАСС: Сессия четвёртая, день третий. Думаю, это последняя сессия. Что вы чувствуете по этому поводу, мистер Сент-Джон?

ЭРАЗМО: Вот и хорошо.

ЦИТЕРА: Мне понравилось с вами разговаривать.

ЭРАЗМО: Тогда вы не в своём уме. В этом нет ничего, что способно понравиться. Всего лишь поедание пепла.

ЦИТЕРА: Кто проверил состояние Марианны после того, как связь с Арло прервалась?

ЭРАЗМО: Северин и я. Ринни заботилась обо всех, кто ей это позволял.

ЦИТЕРА: И каким было состояние мисс Альфрик?

ЭРАЗМО: Она умерла. Превратилась в длинные, жилистые побеги папоротника, споры и грязь, и какие-то истлевшие штуки, похожие на листья. Она не сбежала. Штырь из её колена – памятка о том разе, когда она в последний раз попыталась прокатиться на Санчо Пансе, – лежал посреди мерзости. Крови не было. Просто… мерзость.

ЦИТЕРА: У вас есть какие-нибудь мысли по поводу вектора инфекции? Северин и Марианна обе касались Анхиса, но ни с ребёнком, ни с Анк не случилось таких катастрофических событий. Вообще-то, Северин была с ним в контакте гораздо чаще, чем Альфрик.

ЭРАЗМО: Откуда мне знать? Поговорите с Реттой.

ЦИТЕРА: Доктор Нантакарн. [шорох перекладываемых листов и папок с материалами дела] «Врачебное заключение состоит в том, что после передачи инфекция вошла в спящее состояние в субъекте из Адониса. Ни Альфрик, ни Анк не выглядели заразными – возможно, они бы таковыми стали через какое-то время. Я не могу высказывать каких-то уверенных предположений о том, почему Анк не продемонстрировала вредоносных последствий, не имея возможности взять анализ крови после контакта. Может, у неё был иммунитет. Может, симптомы развиваются с разной скоростью в зависимости от любого количества метаболических, экзогенных или генетических факторов. Может, она просто больше понравилась этой заразе».

ЭРАЗМО: Я не знаю. С Мари всё было в порядке, пока мы не вырезали из неё эту штуку. Ну, не в порядке, но если не считать тех отростков, у неё не было ни боли, ни лихорадки. Но я думаю… иногда я думаю, что оно её убило, потому что она ударила Анхиса. Оно защищалось. Отреагировало в страхе. Северин просто держала его, пока он спал. Оно её не боялось. Не знаю. У меня не было времени, чтобы подумать об этом с научной точки зрения.

ЦИТЕРА: Вы решили сняться с лагеря.

ЭРАЗМО: Да. Трое из нас были мертвы. Мы запаниковали. И мы по-прежнему были в рассинхроне с собственной звуковой дорожкой. Мы слышали, как Максимо читает мальчику Шекспира, через много часов после того, как он замолчал. С начала до конца и из конца в начало. Я привязывал гондолу во время ветра и слышал, как Кристабель поёт «Милую я бросил под дождём» – сквозь густую завесу помех, в которых песня затерялась, как булавка на дне океана. Крисси начала царапать собственные руки ногтями. Сантьяго… ну, вы должны об этом знать. В ночь, когда исчезла Северин, он взял один из мачете, разрубил микрофон модели «Эхо-I-Ультра» на сотню кривых кусочков и начал их проглатывать один за другим. Конрад остановил Сантьяго, прежде чем тот прикончил свою миску ножей, но Ретте пришлось вскрыть его, как только мы вернулись в Белый Пион. Он был в шоковом состоянии, у него открылось желудочное кровотечение, зубы наполовину сточились, язык почти отрезало. Я больше никогда не слышал его голос. Он просто взял и выключился.

Мы закончили. Можно было просто отвезти мальчишку обратно в Белый Пион, взять ещё несколько интервью у тех, чей кузен кузена имел собаку, которая жила в Адонисе, и через шесть месяцев получился бы фильм. Можно было исцелиться. Всё прочее – отредактировать, исправить потом. Отснятого на месте материала хватало, чтобы всё выглядело так, будто мы провели там целую вечность. Будто мы выдержали испытание.

ЦИТЕРА: Почему, как вы думаете, Северин решила совершить то погружение? После всего, что случилось, после стольких потерь, почему она отправилась туда одна?

ЭРАЗМО: Она не была одна. Я был с нею. Я знаю, оператор всегда невидим, но, честное слово… Проявите хоть чуточку благодарности ко мне за то, что я существую. Рин решила отправиться к мальцовым китам, потому что мы уезжали.

[прочищает горло]

У меня было много времени. Просто… времени. Жизнь длинна. Со временем выдумываешь всякие теории, и ещё через какое-то время они становятся убеждениями. И моё убеждение состоит в том, что Северин отправилась на Венеру лишь ради того погружения. Она хотела увидеть мальцовых китов. Только и всего. Пацан, деревня, да, конечно. Но киты… они единственная необъяснимая вещь, которую мы обнаружили в семидесяти мирах. Она их хотела. Может, они хотели её. Никто не желал её отпускать, и все пытались… Когда она появилась в водолазном костюме, щеголяя подбитым глазом, это говорило о том, как сильно Максимо пытался её удержать. Но мне кажется, она всё решила на Нептуне той ночью, когда выключили свет. Она собиралась прикоснуться к киту. Она хотела пролететь сквозь ночь и небеса, чтобы коснуться единственной магической вещи в целой вселенной и вцепиться в эту вещь не на жизнь, а на смерть.