Опять же, если бы он более внимательно следил за аттракционом, он бы заметил, что в номере Разгуляева произошли изменения: самый опасный для дрессировщика трюк — «пирамиду» он в этот вечер продемонстрировал трижды.

Однако Никита не столько следил за аттракционом, сколько смотрел на часы — быстрее бы вся эта дрессированная буза кончалась. И вот наконец-то!

Прощальный парад-алле, шумные аплодисменты, потом — пустая арена. Хлопки откидывающихся сидений. Гул голосов — публика двинулась на выход.

Никита следил за Катей. Она пребывала в нерешительности. Но вот тоже поднялась, начала медленно спускаться. «Лица кавказской национальности» двинулись следом. Что ж, Катя пока в надежных руках.

И в этот миг Колосов внезапно заметил еще одного человека, который явно стремился не упустить Катю из вида. И нельзя было сказать, что тип этот был Колосову совершенно незнаком. Но вот он смешался с толпой у выхода и.., словно растворился в людском потоке. Катя не заметила ни его, ни следовавших за ней на некотором отдалении сотрудников оперативно-поискового отдела.

Никита подошел к манежу. Где, черт возьми, Кох?

И, словно подслушав его мысли, помощник дрессировщика материализовался из толпы. Увидел Колосова, едва заметно кивнул: следуй за мной. Никита обогнул арену и тут же у кулис попал в столпотворение артистов и служителей. Еле протиснулся к Коху.

— Слушай, давай быстрее, мне надо тебе кое-что показать, пока наши еще тут чухаются. — Кох не поворачивался, Колосов слышал его тихий жаркий шепот:

— Не хочу, чтобы нас засекли. Иди к львятнику, я сейчас.

Никита вышел во двор. Ночь. Дальние огни многоэтажек. Темный пустырь за оградой. У львятника Кох уже ждал его, с беспокойством озираясь по сторонам.

— Ну? В чем дело? — спросил Колосов.

— Сделал все, как ты велел. Позавчера с Воробьевым разговаривал, как запланировано, вечером с другими — в бар пивной наших пригласил Ну, по случаю счастливого избавленьица. В общем, намекал…

Момент истины, так сказать. — Кох криво усмехнулся. — А корреспондентка-то сегодня вдруг сюда приперлась. Одна.

— Она с кем-нибудь контактировала?

— Да. С Волгиным, Липским — я сам видел.

Потом с Дыховичными. Потом пошла в администраторскую, секретничала там с нашим стариком.

— А с Разгуляевым она говорила? — спросил Колосов.

— Я.., я не заметил, — в голосе Коха словно что-то треснуло. — Слушай, тут вот какое дело, чего я звонил-то… Я не стал сам ничего трогать, решил, что ты как есть все сам должен увидеть. Пошли.

— Что ты нашел?

— Сегодня утром транспорт пришел. Двух львов в зоопарк продали — забрали. Я начал клетки убирать, решил остальных пока в этот вольер выпустить. — Кох подвел его к просторной клетке, вплотную примыкающей к боковой стене львятника. — Там мусора накопилось, решил подмести. Вошел и вдруг обо что-то споткнулся. Разгреб листву, а там — трещина в асфальте, а в трещине… — Кох уже возился с замком, открывая вольер. — Проходи. Вот здесь. — Он быстро пересек площадку, указал носком ботинка на кучку палой по причине жары листвы. Потом опустился на колени, разгреб листву. Колосов подошел, наклонился. Было темно. Свет фонарей плохо освещал вольер. Но вот что-то тускло блеснуло. Он присел. Ощупал рукой. В асфальте действительно была глубокая трещина. Он вспомнил: это место они не обыскивали, потому что в этой клетке находились хищники. А сейчас в трещине был…

— Там нож. Я не стал его трогать, — услышал он голос Коха. Генрих поднялся, отряхнул колени. — А то потом прицепитесь с отпечатками.

Никита осторожно за кончик лезвия извлек нож из углубления. Это была десантная финка С короткой, тяжелой, украшенной металлом рукояткой. Он поднес нож близко к глазам Что-то есть на рукоятке вроде буквы… Шрифт их… Он повернул нож к свету — готический шрифт. И в следующий миг почувствовал, услышал хриплый вздох сзади, быстрые тяжелые шаги. Лязг металла. Он вскочил, рванулся к захлопнувшейся перед самым его лицом двери, но…

Кох уже вытащил ключ из замка, попятился от клетки в темноту. Было слышно его хриплое дыхание. А потом…

— Падаль, ах ты, падаль… — голос был другой, совершенно незнакомый, тихий, полный ненависти. — Условия мне еще, падаль, ставил…

Колосов не видел его лица. Только лихорадочно блестевшие глаза сверкнули из мрака. Этот взгляд…

Он помнил его. Там, в грозовой ночи, в струях дождя, в раскисшей хлюпающей глине, в разрытой раскуроченной могиле — там это было. И тот, кто вот так смотрел на него там, на кладбище, был не Кох, это было… Им солнце — луна. А ночь — день. Они…

— Падаль… Условия мне.

А мои условия не желаешь узнать? Сейчас… Сейчас узнаешь… — захлебывающееся бормотание доносилось уже откуда-то сбоку, из-за угла. — Стукача из меня сделал… На колени поставил… Ничего. Условия… Сейчас с моими познакомишься. Ничего, — послышался глухой стук, лязг. — А ножичек держи, держи крепче. Авось и пригодится. Ну, что смотришь, падаль. Это его, его ножичек. И кровь на нем ее… Только тебе-то это все уже…

Откуда-то сбоку из-за стены донеслось низкое гортанное рычание.

Колосов резко обернулся на этот звук, отпрянул к самым прутьям. Только сейчас до него дошло… Вольер примыкал к стене львятника. Но это была не глухая стена. Это была всего лишь раздвижная металлическая переборка. Шибр, как ее называли в этом чертовом цирке.

Шибр медленно со скрежетом сдвинулся. Дверь мышеловки. Только мышеловкой вдруг стал весь вольер.

— Он сначала вырвет тебе сердце, — донеслось до Колосова из темноты. Голос был тихий, очень тихий, полный ярости, предвкушения, лихорадочного нетерпения и какого-то жуткого, почти оргиастического восторга. — Сначала сердце, а уж потом.., вырвет кишки… Сдохнешь, падаль, сдохнешь сейчас. У меня на глазах! Вот мои условия, мои! И та сучка тоже сдохнет. Корреспондентка… Он ее сейчас там прикончит… А ты, падаль…

В нос ударил резкий, тошный запах хищного зверя. В черном проеме показалась огромная тень.

Рычание сломало тишину и…

Колосову показалось — это сон. ЭТО СОН Он спит и вот-вот проснется в поту с дико колотящимся сердцем.

Он видел льва. Видел в мутном свете дальнего фонаря. Между ними был вольер — десять шагов. И лев был владыка, хозяин этого места. Это был Раджа…

Потом Колосов почти совершенно не помнил ни своих мыслей, ни поступков… Робот-полицейский, не он, выхватил оружие. Он не помнил ничего, кроме того, как вдруг внезапно — словно откуда-то со стороны из ночи прозвучали пять громких, оглушительно громких хлопков Пять выстрелов. Пистолет, его пистолет был у него в руках. Он стрелял. Он — робот-полицейский. И он убил льва.

Выстрелы, вой боли, хрип, темнота… Плывущий призрачный свет качающегося в пустоте фонаря.

Пять пуль, выпущенных почти в упор, снесли льву половину черепа. Тело так и осталось наполовину в клетке — наполовину в вольере. А в пистолете оставался еще патрон. Никита обернулся.