– А немцы уверяли до войны, что французы неспособны быть солдатами.

На это Вивиани отвечает очень метко:

– Это действительно, Государь, правда: француз не солдат – он воин.

Затем начинает говорить Альбер Тома, на ту же тему, приводя новые доказательства.

Его классическое воспитание и педагогический навык, желание произвести благоприятное впечатление, сознание громадного значения разговора и исторической важности аудиенция – все это придает его речи и всему его существу свойство как бы излучения.

Император, которого его министры не балуют таким красноречием, видимо, тронут; он обещает сделать все возможное для развития военных ресурсов России и принять еще более близкое участие в операциях союзников. Я записываю его слова. Аудиенция окончена.

В четыре часа мы возвращаемся в Петроград». (Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 117–120.)

Дворцовый комендант генерал-майор В.Н. Воейков в воспоминаниях упоминает о визите иностранцев к Государю: «В апреле в Петроград прибыли наши республиканские друзья – Вивиани и Альберт Тома, восторженно встреченные общественными деятелями. 22 апреля (в Ставке они были 27 апреля. – В.Х.) они посетили Ставку и были приглашены Государем к обеду. За царским столом сидели они довольно развязанно. Государь был с ними очень любезен.

После их отъезда Его Величество сказал мне, что во время своего пребывания в России они сильно увлеклись в своих требованиях, например, предложили послать на западный фронт для облегчения Франции борьбы с Германией чуть ли не полумиллионную русскую армию; проявив большой интерес к польским делам, они указали на необходимость дарования польскому народу целого ряда льгот т т.п. Эти два делегата французского правительства ездили по России, появлялись на заводах, во всевозможных комиссиях, союзах, думских заседаниях; завтракали, обедали с общественными деятелями и везде были принимаемы с распростертыми объятиями… Кого же, спрашивается, принимали? Тех, кто принадлежал к группе социалистов-антимилитаристов и преследовал цели, ничего общего не имевшие с войной; тех, кто находился в контакте с социалистами всего мира, в том числе с немецкими, с которыми и во время войны не прекращали отношений; принимали людей, полным образом вводивших своих клевретов в наши министерства шпионить, докладывавших им обо всем у нас творившемся. Пребывание Вивиани и Тома в России много содействовало постепенному переходу наших оппозиционных кругов в революционные». (Воейков В.Н. С царем и без царя. Воспоминания последнего дворцового коменданта Государя Императора Николая II. М., 1995. С. 129–130.)

Император Николай II вернулся из Царского Села в Ставку 25 апреля, и начались обычные штабные заботы.

По воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича: «Вечером 25 апреля Государь приехал в Ставку. Кроме обычной свиты, его сопровождали друг детства флигель-адъютант граф Шереметев и князь Игорь Константинович. Погода стояла прекрасная. Кругом все в зелени. Для высочайших завтраков и обедов в саду дворца разбили большую палатку. Первое сведение, которым встретила Ставка, – обстрел крейсером «Бреслау» нашей Евпатории. Как же это могло случиться, где же наш флот? – было у всех на устах. И снова стали критиковать Эбергардта. Алексеев положил на телеграмме весьма нелестную резолюцию. Кое-кто злорадствовал над моряками вообще, которых так любит Государь. Федоров подшучивал над Ниловым, а тот сердился и чаще требовал сода-виски». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 313–314.)

Жандармский генерал-майор А.И. Спиридович делился воспоминаниями о политической обстановке в стране и роли председателя правительства Б.В. Штюрмера: «В тылу действительно было не все хорошо. 16-го числа возобновляла работу Государственная Дума, следовательно, вновь начиналась агитация против правительства с открытой трибуны. Это могло только ухудшить и без того смутное положение в тылу. Беда была в том, что у нас еще не привыкли к парламентаризму и его приемам, у нас еще принимали всерьез речь каждого депутата. Как когда-то для простого народа каждая печатная строчка считалась непреложной истиной, так теперь верили каждому слову, которое произносилось с трибуны Государственной думы. А говорилось там нередко много всякого вздора, и вздора вредного. 1916 год особенно показал, что правительство не умело умно и авторитетно парировать этот вздор.

Штюрмер, опытный бюрократ и человек умный, не мог не видеть и не понимать, что происходит в тылу, тем более что он знал многое из закулисных действий. Но помочь делу он не мог и прежде всего потому, что был уже очень стар. На одном большом заседании в Москве он заснул. Вызвав меня однажды в Петрограде к себе в 9 часов вечера, он задремал при разговоре. Конечно, не такой премьер и не такой министр внутренних дел нужен теперь России. Понимая, что нужно что-то предпринимать, Штюрмер в начале мая вызвал в Петроград 15 губернаторов из более важных губерний. Позже предполагалось вызвать и других. Съехавшимся было предложено высказаться о положении на местах, а также что надо предпринять после победоносного конца войны. У первой группы состоялось пять заседаний, и никто из вызванных губернаторов не высказал какой-либо серьезной тревоги за будущее, имея в виду государственный переворот. Никто не коснулся вопроса о Распутине, о котором говорила вся Россия». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 322–323.)

Штабс-капитан Царской Ставки М.К. Лемке 4 мая 1916 года записал в дневнике: «Телеграмма, принятая сейчас из Петрограда нашей аппаратной: “Государю императору. Славно бо прославился у нас Тобольске новоявленный святитель Иоанн Максимович, бытие его возлюбил дом во славе и не уменьшить его Ваш и с Вами любить архиепископство, пущай там будет он. Григорий Новых”… Это фамилия Распутина. За все время пребывания царя в Ставке первая телеграмма Гришки. Списана мною буквально после особой контрольной в СПб. проверки». (Лемке М.К. 250 дней в Царской Ставке 1916. Минск, 2003. С. 646.)

Императрица вместе с детьми 5 мая посетили к дню рождения супруга Царскую Ставку в Могилеве.

По воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича: «5-го в Могилев приехала царица с детьми. Уже за два дня до этого можно было заметить, как начали нервничать в свите. В день приезда я записал в дневнике: “Сейчас приехала императрица. Все трепещет”.

Все приехавшие остались жить в поезде. Дневной чай Государь пил с семьей в поезде. Все, кроме наследника, были у всенощной и обедали у Его Величества. Никто, кроме свиты, не был приглашен к обеду. После обеда Государь проводил семью до поезда». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 314.)

Великая княжна Ольга Николаевна записала в дневнике:

«Игорь. Пятница. 6-го мая. Колес[ников]. Рогож[ин].

Поехали в 10 ч. к Папе поздравили и всем семейством к обедне. Завтракали и обедали со всеми. После 11 ч. было большое поздравление, и Папа пошел в штаб. Днем с ним мы 5 ходили на место старой Ставки, собирали цветы вдоль полотна жел. д. Солнце, ветер. Чай у нас. В 6 ч. поехали в театр в кинематограф все. Веч[ером] сюда. С Папой походили около поезда. После 11 ч. спать. Мама раньше легла. Ванна. 4 т.» (ГА РФ. Ф. 673. Оп. 1. Д. 7. Л. 23.)