Порубали опсищуки всех УПАвцев на фиг, а что с ними делать? Тем более если сдаваться не хотели? А проскочивших мотоциклистов (танки и грузовики в грандмышеловку попали, а эти убегли) посекли из пулеметов тачанки ОПСиЩ, а что, раз ты разведчик, вот и разведуй и держи ухо на макушке, а они пасти раззявили, ушами хлопали, как лебеди крыльями. Но не прошло. Ни одного не осталось, даже мотоциклы теперь негодны к употреблению, «максим»-то, он такой. Зато выжила часть УПы, это те, кто хотел жить, они бросили оружие и подняли руки, и их таки не рубили, в плен к нам, по словам Акмурзина, попало пятьдесят три бойца УПА. Причем среди бойцов за самостийность попались даже среднеазиаты, ну ничего, потом поговорим с ними.

А пока налетели стервятники Геринга, видимо, фашисты, получив по шеям (и другим болегенным зонам), вызвали люфтвафлей, да и хрен с ними, не впервой.

Из противовоздушки у нас только два флака на грузовиках и две «косилки», но у бойцов тысячи винтовок и карабинов, и потому бомбардировщиков встретил дружный огонь. Но справедливости ради сказать надо, что не сбили мы ни одного фашиста крылатого, зато и они прицельно бомбануть не смогли. Во-первых, мы замаскированы хорошо, да и отвечаем не слабо, а над головами у стреляющей братвы и ходить-то страшно. Покидали германские дедало-икары[286] свои бомбы, где смогли, сделали три захода, на четвертый постреляли из пулеметов, и, обматерив нас, наши флаки, «косилки», а также Гитлера и его маму, крестатые бэтмены (тогда уж рэтмены, э рэт – крыса же по англ.) улетели.

Сменили их гаубицы. То ли гитлеровцы под шумок их приволокли, то ли они с самого начала тут были, но начало прилетать не слабо, и совсем не маникюрным калибром, а еще с неба «рама» стала корректировать огонь. Тоже мне соколиный глаз, сука! Полчаса стреляли рейховцы, фуеву тучу снарядов пожгли, двадцать семь человек погибло у нас от артналета и бомбардировки. И это только начало, да тридцать пять раненых, как-то день не задался.

– Надо менять тактику, – обернувшись, я увидел Арсения Никаноровича, – желательно бы отправить в тыл к немцам роту-другую. Вот в такие моменты, когда все внимание немцев на нас, могли бы напасть на тылы или штаб противника или обстрелять позиции гаубиц.

– А как с партией не согласиться-то?

– Товарищ капитан… ой, товарищ Ильиных. – Это внезапно появился Прибылов.

– Да, Прибылов, чего хотел?

– Разрешите достать танки с моста.

– Давай, но как ты это сделаешь?

– Да Смирницкий взорвал только три метра моста между крайними опорами, и у нас есть временный настил из бревен, тем более это не КВ, и настил должен выдержать.

– Может, сперва переправить на тот берег роту-другую? Вдруг в момент эвакуации танка фашисты полезут?

Ильиных чихнул, и, пока мы с Прибыловым на него глядели, разинув рты (он так неожиданно и внезапно чихнул), Арсений Никанорович пожелал сам себе здоровья:

– Будь здоров, Арсюха.

– Ах, Арсений Николаевич, будьте здоровы, – хором сказали Прибылов и я.

– Спасибо, ребятушки. Насчет того берега: там уже Онищук (испанец) с украинцами и Ковальчук с поляками, так что спокойно вытаскивайте свои танки. Видите на той березе тряпка белая? Это значит, немчуры поблизости нет. Откатились они раны зализывать, вот думаю, как теперь они полезут? Ведь танками бесполезно. Также бесполезно переть на рожон пехотой, значит, остается или авиация, или постараются обойти, форсировав реку в другом месте.

– Прибылов, действуй, тащите танки.

Т-34 выволок к мосту «временный мост», то есть сколоченный из бревен настил. Затем два-три десятка дюжих саперов стали толкать этот настил ближе к месту провала, внизу вода игриво струила по дну перевернувшегося и лежавшего в реке гитлеровского танка. И когда, дотащив сколоченный настил к месту взрыва, мужики остановились, «тридцатьчетверка» снова подъехала, и трос прикрепили к ближнему концу временного настила, бойцы руками и шестами стали ставить настил на попа. И вот «заплата» для моста стоит вертикально, теперь главное опустить ее, и спустить осторожно, тут-то танк и понадобился, он сдерживал своей массой «безумные» порывы настила, а ребята в медленном темпе роняли настил, и последний послушно лег на место.

И к сиротливо стоящим на куске моста танкам побежали танкисты Астафьева. Кстати, нет худа без бобра, то есть добра, командовать бы Астафьеву мелкими Т-37, Т-38 и максимум БТ, да несчастье помогло, и теперь у него в подчинении лучшие танки мира. И Т-34, и КВ, и Т-III, и Т-IV, а теперь бог ему еще и шесть новых подкинул. Взревел мотором первый мостовой стоялец и, как бы опробовав гусеницей мостовую «заплату», неспешно поехал на наш берег. Как только первый танк коснулся твердой земли и игриво двинулся вверх по наклонной плоскости (а там еще стоят разбитые танкшрапфугасами его собратья), на мосту заработал мотор второго панцерпленника, и тот тоже медленно пошел вперед.

Когда мост был освобожден, Т-34 вытащил на берег еще одну «заплатку» и дотащил до первой, там и отцепили саперы тяжелое деревянное сооружение. Теперь уже почти сорок саперов, пехотинцев и танкистов на руках перенесли второй ремкомплект моста через первый и потащили ко второму провалу в стройной конструкции моста. За ними задумчиво тронулся Т-34, и тем же макаром, как и в первый раз, красноармейцы наложили заплату на мост.

На вражеский берег устремились Т-26, Т-34, БТ и всякие панцеры, от «двойки» до «четверки» (танковый батальон Астафьева), за ними поехала рота Омельченко и весь ОПСиЩ, они должны прятаться в лесу и неожиданно делать немцам сюрпризы. Ударить в тыл немцев, атаковать, например, колонну с боеприпасами, особенно для тех треклятых гаубиц, провались они пропадом (или пропадись провалом?).

Причем опсищуки по дороге сдали нам всех пойманных «бульбовцев», а раненый кавалерист Нарубин рассказал, как происходил их бой:

– Стоим и ждем, а тут от деревни показались эти, ну, петлюровцы, вроде такая толпа, аж две роты, но как были махновцами, так и остались: ни дисциплины, ни порядка. Эти петлюровцы всегда сильны, когда за спиной кто-то стоит, так было и в восемнадцатом, когда за ними стояли немцы кайзера, так было и в двадцатом, когда за ними белополяки стояли. Мне отец рассказывал, он у Буденного в Первой конной служил, доподлинно знал этих самостийников.

Так вот, идут они по дороге и не врага ищут, а то, что плохо лежит, один даже старенькие занавески в Замостье стащил, а вот на кой ему они, не знаю. Как достигли они засады, так товарищ лейтенант криком и погнал нас вперед, а сам, как Чапаев, впереди летит, только бурки у Бондаренки нет. Те начали стрелять, и их командир попытался собрать УПов в кучу, да куда там. Когда до банды петлюровской метров двадцать оставалось, трое побежали, а за ними еще человек двадцать. Налетаем и рубим их, дурней самостийных, а Бондаренко одним ударом развалил ихнего командира до пояса, прямо по линии портупеи. Всей толпой они бросились бежать, а у нас приказ бить их, жалеть только тех, кто сдается. Мы и не трогаем того, кто штык в землю, ну или дробовик, вооружены-то они чудно.