Мое вибрато пронизывало меня от кончиков пальцев, отражаясь от стен.

– Господи Боже… Твой голос, – сказал Коул.

Я начала хрипеть посреди строчки, а пальцы соскользнули с клавиш.

– Какого че… – Я остановила себя. – Что ты здесь делаешь?

В церкви, черт его дери.

Ковингтон пожал плечами.

– Подумал, что найду тебя здесь. – Он усмехнулся. – Я был прав.

Я серьезно сожалела, что пришла сюда после репетиции хора.

Не поняв намека на то, что я хотела, чтобы он ушел, Коул подошел к первой скамейке и уселся на нее.

– Я не знал, что ты играешь на пианино… и поешь. Особенно так.

– Это ерунда.

Есть музыканты и певцы получше. На самом деле, я едва ли себя к ним относила. Но я не могла сосредоточиться на этом сейчас. Меня слишком сильно беспокоило, почему он был здесь.

– Тебе что-то нужно?

Он осмотрелся.

– Она немного меньше, чем я думал, но здесь мило. – Его губы дернулись. – Ну, знаешь, для церкви.

Я спросила снова.

– Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Коул вытянул руку на спинке церковной скамьи.

– Думаешь, Бог это она?

– А?

– Песня.

– Оу. – Я сильно сомневалась, что он пришел сюда в поисках духовного просветления, но все равно ответила. – Думаю, все возможно. Существуют разные религии. У некоторых даже есть несколько Богов.

Коул откинулся назад, оценивающе глядя на меня.

– Хочешь сказать, ты признаешь другие религии, и существует вероятность, что твои люди поняли все неправильно?

– Мои люди?

– Христиане. Любители Иисуса.

– Я люблю Иисуса, но это не значит, что все должны.

– Я не об этом спрашивал.

В его тоне проявилась резкость, но меня это не оскорбило. Несмотря на мое разочарование в нем, мне нравилось, что он задавал вопросы, а не додумывал.

Поэтому я сказала ему правду. Свою правду.

– То, что у меня есть свои собственные убеждения относительно Бога, не означает, будто я не могу уважать тот факт, что у других людей есть свои. – Я пожала плечами. – В конце концов, мы все просто пытаемся попасть в одно и то же место, верно? Кто я такая, чтобы судить?

– Что насчет тех, кто вообще не верит?

Я вытерла ладони о юбку.

– Я ношу их груз в своем сердце.

В его зеленых глазах вспыхнул вызов.

– Потому что они не верят в то, чем ты занимаешься?

– Потому что, должно быть, ужасно тяжело, когда весь мир каждый день ложится исключительно на твои плечи. – Я посмотрела ему прямо в глаза. – Но, независимо от моих убеждений, я бы никогда не попыталась обратить кого-то в свою веру или сказать им, будто они не правы, потому что не верят. Уверена, у них есть свои причины на это… Так же, как у меня есть свои.

Коул смотрел на меня практически минуту, прежде чем заговорить:

– В мире нет никого, похожего на тебя, Сойер.

Мое сердце тревожно сжалось. Я ненавидела, что он смотрел на меня так, словно я самая очаровательная вещь, которую он когда-либо видел. Но не так сильно, как я ненавидела сумасшедшее биение собственного сердца, когда он находился рядом…

И глубокую, тупую боль в моей груди всякий раз, когда он уходил.

Словно моя душа тянулась к нему и только к нему.

– Послушай, я не думаю, что ты пришел сюда обсуждать религию, – сказала я, пытаясь держать дистанцию между нами.

– Ты права. – Подойдя к пианино, Коул достал из кармана конверт. – Я пришел, чтобы отдать тебе это.

– Если это очередной подар…

– Это не подарок. – Он отдал мне конверт. – Обещаю.

Обескураженная, я открыла его. Странная смесь удивления и разочарования наполнила мою грудь, когда я увидела чек на десять тысяч долларов.

– Я не могу это принять.

Мало того, что это было неправильно, я не хотела, чтобы он думал, будто его пожертвование убедит меня выполнить свою часть договора. Насколько мне было известно, наши фальшивые отношения действительно закончились.

– Я чувствовал, что ты так скажешь. – Его лицо напряглось. – Прими деньги, Черч. Ты их заработала.

Я протянула конверт ему.

– Вряд ли.

Мы едва ли были вместе. И все же? Мне казалось, словно весь мир рухнул в ту ночь, когда он напился. Боже, я ненавидела все эти противоречивые чувства, которые испытывала к нему. В одну секунду мне хотелось ударить его, а в другую – броситься к нему в объятия и вернуться в то время, когда между нами все было хорошо. Но в основном? Я просто желала знать, что послужило причиной событий той ночи. Почему он так напился и сказал все те жестокие вещи. Как он мог быть таким открытым и прямолинейным в одну минуту… но таким замкнутым в другую. От чего он пытался убежать. Искренне ли он сожалел, что причинил мне боль… Или это все была очередная игра Счастливой Семерки.

Коул скрестил руки на груди.

– Я имею право жертвовать деньги в любую организацию, в какую пожелаю, Сойер. Если ты не примешь их, я просто отдам чек твоему дяде.

Упрямая задница.

– Ладно, – согласилась я, – я отдам его дяде. – Все что угодно, лишь бы он ушел. – Что-нибудь еще?

– Да. – Мускул на его челюсти напрягся. – Я чертовски сильно по тебе скучаю.

– Ко…

– Тебе не обязательно что-то отвечать. Я просто хотел, чтобы ты знала.

Я бросила взгляд на его руку. Синяки и царапины начали заживать.

– Надеюсь, твоя рука не помешает большой игре.

Он не выглядел слишком обеспокоенным.

– Я справлюсь.

Мы неловко смотрели друг на друга, пока я не разорвала зрительный контакт.

– Мне это не нравится.

– Что?

– Эти светские беседы. Неловкость. – Морщина у него на лбу стала глубже. – Это не мы.

Я собралась сказать, что нет никаких нас,