украл. Одинарец, сходи за стариком». Старик пришол, Богу помолился, на вси стороны поклонился, царю поклон воздал. «Здрасвуй, надёжа великый государь». — «Што, старик, што, Мотрошилко коней тых украл?» Он скаже: «Нет, не украл, а взял». — «Ну, пускай, — говорит, — с-под меня и с-под царици перину украдёт, то што и Бог и великый государь прощаэ, а нет, так тебя и сына казню». Он идёт, опеть кручинитця, идёт, сын и стречаэ его. «Што, батюшко, кручинишься?» — «Ах, сын, как ты не живёшь благословясь, так вот цярь велил перину и с-под царя, и с-под цярици украсть, нет — так тебя и меня казнит». Он шол опеть, шил крылья себи, подделал, ну и видит: около цярьского дворця окна полы у цяря. Он поднялся и залетел к ему в окошко, и зашол в его спальню и под кровать и сел. Ночь пришла, царь и цариця пришли спать и повалились, гуселыцик играэ в гусли у них; ну оны и заснули, и гуселыцик заснул. Оны и прироскатились маленько. Он выстал да и в серёдку насрал им. Оны спали, спали, прохватились. Царь скаже: «Цариця, ты усралась». А цариця скаже: «Нет, ты, царь, усрался». Ну, потом крыкнули, што уберитя постелю. Он выстал с-под кровати, взял убрал: «Дайте я уберу». И взял и убрал. И с покоя в покой, и с покоя в покой, и на улицю вышел, и домой ушол и постелю унёс. Потом утром выстали, царьской постели нет, царю доложили: «Постели нету». Он ска: «Мотрошилка это украл». Потом он сделал бал себи и собрал всих енералов и всих полковников, и всих арьхиреов, и арьхимандритов, и всих собрал на бал сиби. «Одинарец, поди, приведи старика и Мотрошилку». Ну, потом старик и Мотрошилка пришли к государю, Богу помолились, на вси стороны поклонились, царю поклон воздали. «Здрасвуй, надёжа, великый государь». — «Старик, — ска, — што, сынок-то у тебя воруэт?» Он ска: «Не воруэт, а привыкаэт». — «Чашку и скатереть у меня украл?» Он ска: «Нет, не украл, а взял». — «Трёх жеребцей украл?» Он скаже: «Не украл, а взял». — «Перину с-под царя и с-под царици украл?» — «Не украл, а взял. Вот, — скаже, — што он делаат: на скатерти ее, с чашки хлебаэ, на жеребцях катаэтця, а на перины спит». Он и скажет: — «Вот, господа енералы и вси, я, — говорит, — накинул на него три службы, и то, — ска, — его Бог прощаэ и великый государь, он вси исправил. Што нынь ему сделать?» Вси сказали, што царьско слово взад не ходи, простить надо. Он и скаже: «Бог прощаэт и великый государь, Мотрошилка, тебя». И Мотрошилка пошол домой. Архиерей один и скаже: «Просто, — говорит, — ворам воровать, как цари стали потакать». Он и кликне: «Мотрошилко, воротись-ка назад: можешь ли этому архиерею што сделать?» Он скаже: «Надёжа, великый государь, через неделю все будет готово». Шол на рынок, накупил всяких материй и шил сиби крылья и пошол ночью к этому архирею. Пришол, колотитця, архирей и пустил его. «Хто ты таковый есь?» — спрашиват. «Есь я ангел с небес: ваши, владыко, молитвы, вишь, доходны до Господа Бога. Господь боля не может слышать ваших молитв, послал меня за тобой». Ну архирей обрадовался, забегал. «Отче, — говорит, — к Господу с волосамы никак ити нельзя. Господь волос не любит». Обрадовался архиреюшко, забегал ножници искать. Потом он волосы у его обрил, у архирея этого. «Отче, — говорит, — надо мешок какой-нибудь, лететь ведь далёко-высоко, ты спугаэшься, не ровно на зень зглянешь, устрашишься, упадёшь на зень. Я как к Господу прилегло, как тебя потеряю?». Потом он взял в мешок клал и понёс его. Выздынул высоко в колокольню (колокольню, хоть, по-вашему). «Ну, — говорит, — отче, я стану тебя пихать к Господу, смотри не пёрни». Попихал, он и пёрнул. Он выдернул назад и говорит: «Ах ты, глинная дыра, душу в ад провела». Ну, и нацял его взад по ступеням ролгать (поволок). И потом он повесил на гвоздик в тую церьков к дверям; гвоздик щолнул к дверям и мешок повесил, гди царю ити к обедни, и дубинку клал тут. Ну и подписал на ворота: што «хто идёт мимо этого мешка, так штобы всякому по этому мешку три раз ударить; хто не ударит, то быди проклят тот». И потом хто идёт, всякый ударит. Идёт царь сам к обедни и смотрит на надпись на эту. «Ну, лакей, — говорит, — ударь три раз за меня и за себя». Потом: «Сними, — говорит, — мешок, стряхни», — говорит. Стряхнули, там выскоцил целовек. Царь и скаже: «Хто ты такой?» — «Есь, — говорит, — архирей». — «Какого цёрта архирей, у меня такого архирея в Европы нет. Налипай, — говорит, — лакей, его под жопу». Потом: «Ну, говорит, это Мотрошилка сделал». От обедни пришол домой царь. «Одинарец, сходи-ка за Мотрошилкой». Мотрошилко пришол, Богу помолился, на вси стороны поклонился, царю поклон опять воздал. «Здрасвуй, надёжа великый государь». — «Ну што, Мотрошилко, исполнил службу архирею?» Тот ска: «Исполнил, ваше царьско величесьво». Он его и наградил.

93

Попадья и разбойники[45]

Дсюль мазурики все в гости ходили и зовут попадью на место: «Приди к нам в гости». И наказали ей дом и всё. Ну она и пошла нный раз. Пришла к ступеням, собаки на цепи болшии такии у их. Она взяла мякушку хлеба, пополам розломла и розбросила им. Оны и розбежались. Она и прошла по ступеням. Двери полы у их, она и в дом зашла к им; в чулан зашла к им, у их полный чулан золота. В другой зглянула, там серебра полно. Потом в подпол пришла, зглянула, там телес мёртвых полный подпол лежит накладеный. Она под кровать и села, уж видит, што беда. Тут вдруг наехали розбойники, привезли девицю. Посадили ю, самы начали вина пить; вина напились, поужинали, взяли девицю эту и зарезали. Взяли ю, розсекли всю, у ей был перстень именной, и этот пёрес слетел ей под кровать. Она взяла в корман себе пёрес и перстень этой девици, и потом ввели медведя оны эту кров лизать. Ну он кров эту вылизал всю. Ну, а там атаман на кровати лежит, гди попадья сидит под кроватью, на той кровати. Так уж, Господи, медведь цюет,