Она ничего не ответила, заливаясь слезами.

Терпеливо подождав несколько минут, Щукин повторил свой вопрос.

— Они, — всхлипывая, проговорила Лиля, — они просто воспользовались моментом и решили перебросить меня в Москву — там папке труднее будет меня вытащить… Если он все еще желает спасти меня…

— Спасти? — хмыкнул Щукин. — После того, что ты ему сделала?

— А ты откуда знаешь? — вскинула на него глаза Лиля, но Щукин только снова усмехнулся.

Она замолчала.

Слезы катились у нее по лицу, но Николаю не было ее жалко. Вообще ему казалось, что он из-за крайней усталости — физического и душевного истощения — уже не способен ни на какие чувства.

Впрочем, он знал, что это пройдет. Нужно только немного отдохнуть, выправить себе новые документы и раздобыть денег. А для этого…

— А для этого нужна мне только ты… — улыбаясь, пропел Щукин.

— Ты чего? — сквозь слезы спросила Лиля.

— Ничего, — ответил Щукин, а следующие слова вырвались у него как-то сами собой. — Предательство, — серьезно сказал он, — самый страшный грех… Ты ведь не только отца потеряла, ты потеряла саму себя.

Лиля вряд ли поняла сейчас смысл слов Николая. Ее волновало другое.

— Зачем я тебе? — спросила она. — Брось меня…

— Ну нет, моя дорогая, — рассмеялся Щукин. — Как я могу тебя бросить? Ты ведь — мой билет в будущее. Без тебя мне трудно придется… Сейчас за мной, пока у меня ни документов нет, ни денег, все менты страны гоняются. А мне нужно только найти телефон, чтобы все это закончилось…

— Зачем? — испуганно спросила Лиля.

Она, кажется, понимала — зачем.

— А затем, чтобы позвонить твоему папашке, — охотно объяснил Щукин. — Не знаю, рад он будет тебя видеть или нет, но людей своих за тобой вышлет — это точно. Того же Петю и Филина. Они, наверное, уже поправились… Ведь Седому нужно вытащить тебя от ментов хотя бы для того, чтобы не опасаться больше за свою независимость. Он упрячет тебя подальше, и все. Останется тот самый железный вор — Седой. До которого ментам ни в жизнь не добраться. Не будет уже у него слабых мест. А я поживу немного у Седого… деньжишками обзаведусь да ксивой новой… А потом посмотрим…

Лиля снова заплакала.

А Щукин подумал, что неплохо бы сейчас закурить. Жалко, нет сигареты… И опять вдруг пришли ему на ум тягучие слова старинной русской песни:

— Разлу-ука, ты, разлука…

Немолодой, но крепкий еще мужчина с серебряной головой сидел напротив Щукина в полутемном кабинете.

— Еще по одной? — предложил мужчина.

Щукин кивнул.

Тишина, нарушенная этими словами, продолжалась еще долго. Потом Седой невесело усмехнулся и проговорил:

— Одного я не понимаю, как тебя Петя Злой и Филин не хлопнули по дороге? Я уж думал, хлопнут — за все хорошее, что ты им сделал.

Это было шутка, но Николай ответил серьезно:

— Я ведь, прежде чем им позвонить, звонил тебе. А ты уж все объяснил им — дал полный расклад. Они как раз были на полпути сюда. В Питере-то им оставаться никакого резона не было. Капитона взяли — еще бы чуть-чуть, и до них добрались бы…

— Не хотели они возвращаться, — кивнул Седой. — Только-только вырвались из всего этого мусорского кошмара, как опять надо ехать, тебя забирать. Так вы что — те двое суток, пока они ехали к вам, так в лесу и сидели?

— Ага, — сказал Щукин. — А чего — весна все-таки, тепло… Я на станцию, откуда тебе звонил, еще один раз ходил — пошукал немного по карманам тамошней публики, потом в магазин… А Лильку наручниками к дереву пристегнул. И рот ей пришлось кляпом забить — кто ее знает, что у нее в башке. Орать бы начала — и снова все насмарку. Два раза она с мусорами пыталась контакт наладить, а что получалось? Если не дурь в вену, так наручники и вертухаи…

Он помолчал немного и добавил:

— А все-таки жутковато в лесу было — раза два или три вертолеты над нами кружили. Я специально шалаш сделал — под листьями-то нас не видно было. Да мусора в лесу-то не искали как следует — так, для проформы. Они же считали, что мы где-нибудь поближе к цивилизации находиться будем, а мы…

И Щукин снова замолчал. Воспоминания о тех днях напряженного ожидания и волчьей жизни в лесу теснились в его голове. Чтобы отделаться от них, он крепко зажмурился и заставил себя думать о чем-нибудь приятном. Например, о той сумке, которая лежала у его ног — смирно, будто послушная собака. В сумке, тесно прижавшись друг к другу, покоились новенькие купюры — это Седой взялся возместить Щукину ущерб от изъятого у него чемоданчика с ментовскими бабками… Правда, на этот раз денег у Щукина оказалось немного меньше… Но какая разница? Кто будет думать о таких мелочах, когда есть более важные проблемы.

— И куда ты теперь? — спросил Седой.

Щукин пожал плечами. Он и правда не знал направления и цели своей предстоящей поездки.

— Я бы на твоем месте за границу свалил, — проговорил Седой, внимательно глядя на Щукина, — хоть и ксива у тебя новая. Менты — это такое говно, от которого, если вляпался, не так-то легко отмыться. Они тебя еще долго искать будут по всей стране.

Николай снова пожал плечами.

— А то оставайся у меня, — предложил Седой, — работу тебе всегда найти можно… Правда, мои «братки» тебя по понятным причинам не особенно жалуют, но это вопрос времени.

— Да, — сказал Щукин и вдруг спросил: — А с Лилькой ты что делать будешь?

Седой нахмурился.

Щукин не стал больше расспрашивать его, но подумал, что про заграницу Седой заговорил не зря. Может быть, он дочку свою собирается туда сплавить?.. И хочет попросить Щукина сопроводить ее?

Ну, нет… С этой девчонкой Николай напрыгался достаточно. Больше он не намерен связываться с ней.

— Еще? — спросил Седой, кивая на стоящую на столе бутылку с дорогим коньяком.

— Давай.

— А Капитона адвокаты отмазывают, — как бы между прочим сообщил Седой. — По слухам, он им столько бабок отвалил, что ему впору из СИЗО на пост президента баллотироваться… И ведь отмажется, падла… Чистым выйдет… А мне нужно на дно уходить…

Седой проговорил это и замолчал — ушел на дно собственных мыслей.

И Щукин тоже задумался — а правда, куда ему дальше податься? Может быть, действительно за границу? Помнится, был у него один знакомый — старый урка, который еще до войны колесил по Европе и брал иностранные посольства. Времена сейчас не те, но… попробовать можно.

И Щукин мысленно усмехнулся.