– Конечно, она этого хотела, – кивнул брат Бонфилий. – Но на той исповеди она призналась, что любила его страстно, что не владела собой, что, даже не носи она в то время его ребенка, она исполнила бы любую просьбу, потому что потерять Стаха было для нее хуже смерти. Она сказала, что взошла бы ради него даже на костер. Фрази, я понимаю, что тебе тяжело это слышать, но я видел ее лицо. Вспоминая об этом мужчине, она сияла от счастья. Прошли годы, но ее чувства не изменились, все эти годы они давали ей силы жить. Я осуждаю ее и Стаха, они преступники в моих глазах, но я теперь понимаю, что такое любовь. Она не имеет ничего общего со словами «очень люблю». Повторяю: я осуждаю Клодетт, то есть сестру Мириам! Я не могу понять и простить ее поступка, который стоил жизни твоей матери. Но если я когда-то жалел о чем-то, чего был лишен, расставшись с мирской жизнью, это о способности любить… и да простит меня Бог!

Фрази молчала.

«Я знаю, что такое любить без слова „очень“, – думала она с тоской. – Я люблю! Но этот человек для меня недоступен, он потерян навеки. Однако, с любовью или без любви, я должна выйти замуж за Шарля. И нет ничего дурного в том, что я сделаю это из благодарности за спасение моей жизни, из чувства долга, из желания сделать его счастливым. А я…»

Стоило ей обратиться мыслями к себе, как холодная, страшная рука стиснула ей сердце, но Фрази смогла прогнать ужас, смогла даже сморгнуть слезы и взглянула на брата Бонфилия уже спокойно:

– Что бы ни говорил Шарль, я знаю, он любит меня и хочет, чтобы я стала его женой. Я выросла с мыслью об этом и с любовью к нему, с мечтами о нем. Я не представляю себе жизни без него. И я уговорю мсье Рёгара, я… я готова на коленях стоять, чтобы он убедил Шарля поверить мне!

– Дорогая моя девочка, дитя мое, милая дочь моя, я верю тебе и помогу тебе! – послышался растроганный голос, и из-за дерева вышел Франсуа Рёгар. – Ты сняла с моей души огромную тяжесть. Я обязательно передам Шарлю, что ты всю жизнь мечтала о нем, что не представляешь себе жизни без него. Как хорошо, что я случайно оказался здесь и услышал эти слова! Идем скорей к нему!

Мсье Рёгар схватил Фрази за руку и потащил за собой так стремительно, что она даже не успела проститься с братом Бонфилием. Правда, перед входом в дом успела обернуться и увидела, как ее друг-монах украдкой осеняет ее крестным знамением.

С этого дня Фрази жила с мыслью, будто ее судьба – норовистая лошадка, которая не слушает разумных доводов и ведет себя дерзко, капризно, своевольно, совершая такие прыжки и кульбиты, что всаднице с великим трудом удавалось усидеть в седле.

Они обвенчались через месяц. Едва мсье Рёгар поговорил с Шарлем и тот поверил, что Фрази любит его даже раненного, что он нужен ей даже больной, здоровье его начало улучшаться словно бы с каждым днем. К алтарю Шарль шел бодрый, сильный, веселый, красивый, затмевая радостным ожиданием счастья невесту, которая изо всех старалась сдержать слезы и удержать на губах приклеенную улыбку.

Никогда в жизни Фрази не чувствовала себя такой одинокой, несчастной и лишенной надежды на счастье, как в тот день! К алтарю ее вел посаженый отец, чужой человек, мать погибла, умалишенный отчим был заперт в железной клетке, родного отца она видела только во сне… а любовь, которую она должна и обязана изливать на молодого супруга, была обращена к другому человеку! Фрази и сама поражалась тому, что вытворяло ее сердце: чем старше она становилась и чем дальше отдалялись в прошлое те два дня в Париже, когда она могла смотреть в ясные серые глаза Державина, тем сильнее сердце рвалось к этому почти незнакомому ей, может быть, во многом выдуманному человеку. С каждым шагом, который приближал Фрази к алтарю, она все безвозвратнее понимала, что не любит Шарля так, как должна любить, что никогда его так не полюбит, и если бы не то, что он спас ей жизнь и обрек себя из-за этого на страдания, если бы не желание отдать ему долг, она, пожалуй, попыталась бы ускользнуть от этого брака, но сейчас оставалось только смириться с тем, что уготовила ей, куда принесла ее судьба. Смириться – и ждать очередного прыжка этой норовистой лошадки.

Если и не счастливая, то достаточно благополучная супружеская жизнь молодых супругов длилась около месяца, а потом…

Потом все изменилось.

Однажды утром Шарль, который еще ночью чувствовал себя превосходно и даже утомил молодую жену своими ласками, не смог подняться с постели. Ноги отказали. И что бы ни делали врачи, приглашенные к нему, сколько бы ни возили его на воды и грязи в знаменитые Контрексевиль и Витель, в горы Фосий, ничего не помогало. В доме вновь появился брат Порфирий, который помогал Фрази ухаживать за Шарлем.

Так прошел еще год. Иногда Шарля, который, надо признаться, держал себя в руках необыкновенно крепко, поражали приступы невеселого горького смеха. В первый раз, когда это случилось, Фрази спросила, что с ним.

Шарль ответил:

– Я вспомнил, как твоя матушка говорила, что лет через десять этот мальчишка будет валяться у тебя в ногах, а ты – играть его судьбой.

Больше его молодая жена таких неосторожных вопросов не задавала.

Брат Бонфилий, который, конечно, знал обо всем, что происходило в семье Фрази, дал ей совет, мудрость которого она смогла понять лишь со временем: «Не оглядывайся на прошлое, верь в будущее и не бойся настоящего, доверяя Богу».

– Господь знает, куда нас направляет, – спокойно говорил монах, однако в этом спокойствии сквозила непоколебимая вера. – И если он ведет тебя к испытаниям, или даже к бедам, или даже к смерти, верь, что он спасает тебя от более тяжких и губительных испытаний – губительных если не для тела твоего, то для твоей души. А может быть, готовит к некой высшей цели, на пути к которой тебе предстоит узнать и горе, и муки, и счастье.

Фрази выслушала эти слова с горестной улыбкой и покачала головой, попытавшись понять, для какой же высшей цели Господь Бог лишил ее матери и сделал убийцей… пусть и последовавшей закону талиона, который гласил: «Перелом за перелом, око за око, зуб за зуб; как он сделал повреждение человеку, так и ему должно сделать», но все-таки убийцей, при этом ни на миг не обремененной раскаянием. А она еще благодарила Бога, который подсказал ей, куда стрелять, хотя вряд ли это был Бог…

Мысли путались, стоило Фрази начать углубляться в дебри, которые возводит перед смертным Провидение, и в путаницу тех троп, которые оно пролагает. Тем более что ей было и о чем думать помимо этого.

В один из дней Фрази, как всегда, читала мужу свежие газеты. Шарль любил слушать, как она читает: отнюдь не монотонно, а на разные голоса, весело, превращая каждую статью в маленький спектакль и придумывая дальнейшее развитие сюжета для героев статей.

– Тебе надо сделаться писательницей, – вдруг сказал Шарль. – Нам надо подумать, о чем ты можешь писать в газеты. Конечно, под псевдонимом. Например, Лукавый Взор.

И он кивнул на копию с картины Лиотара, висевшую в его спальне. Фрази не раз слышала, что напоминает мужу грацию Евфросину, свою тезку, которая смотрит так лукаво…