– Прямо сразу в газету! – покачала она головой, поразившись тому, как точно муж угадал ее тайное, глубоко спрятанное даже от себя самой желание. – Я ведь никогда не пробовала писать. Сочинять на ходу и писать – это совсем разные вещи.

– Начнем с того, что твоим первым читателем буду я, – оживился Шарль. – И если я одобрю твои заметки, мы пошлем их в газету.

– Но о чем я буду писать? – растерянно спросила Фрази.

Шарль задумался, но ответить не успел. Приехал брат Бонфилий с печальным известием: умирает Филипп Бовуар.

Фрази приказала оседлать ей коня, чтобы как можно скорей добраться до Ар-сюр-Мёрт, однако брат Бонфилий сконфуженно пробормотал, что его подвезли добрые люди, потому что все монастырские повозки были заняты, и если Фрази уедет верхом, ему придется плестись пешком.

Разумеется, Фрази велела запрячь двуколку и побежала переодеваться. Брат Бонфилий остался с Шарлем. Их прежняя неприязнь давно сменилась вполне добрыми отношениями. Вернувшись, Фрази застала монаха и Шарля погруженными в глубокое печальное молчание.

Кажется, они о чем-то говорили и умолкли как раз перед ее появлением.

– Я готова, – выпалила Фрази, подбегая к мужу, чтобы поцеловать его на прощание.

– Храни тебя Бог, – пробормотал Шарль, глаза которого были полны слез.

У крыльца, выходившего в проулок, которым можно было быстро выехать к городской заставе, стояла двуколка. Фрази взобралась на козлы и взяла вожжи. Она уже давно привыкла править сама: иногда даже вывозила на прогулки Шарля, заботливо укутанного и усаженного на специальное сиденье более просторной и устойчивой повозки. Но на сей раз ей нужна была именно быстроходная, легкая двуколка.

Рядом на козлах уселся брат Бонфилий. Едва двуколка выехала из городских ворот, он попросил остановиться и, взволнованно глядя на Фрази, сказал:

– Милая сестра, тебя ждет неожиданная встреча.

– С кем? – удивилась Фрази.

– С твоим отчимом.

Самое удивительное, что Фрази сразу поняла, что кроется за этими странными словами, которые можно было принять за неудачную шутку:

– Неужели он очнулся?! И все вспомнил?!

– Да. Но минуты его в самом деле сочтены. Надеюсь, мы еще застанем его в живых. Он хочет сказать тебе что-то очень важное!

– Боже мой… – пробормотала Фрази, подхлестнув коня, и тот помчался как вихрь, так что брат Бонфилий вцепился в сиденье и только бубнил сквозь зубы молитвы.

Никогда раньше Фрази не добиралась до монастыря так быстро.

– Беги к нему, – велел брат Бонфилий, принимая у нее вожжи, – а я привяжу коня.

Фрази глянула на него испуганно – ей стало не по себе: что услышит она от отчима? – но монах ободряюще кивнул, и юная женщина бросилась в госпитальный зал.

Незнакомый священник молился около решетки, за которой находилась келья Филиппа Бовуара, то и дело бросая по сторонам обеспокоенные взгляды. Увидев бегущую по проходу между ширмами, разделяющими зал, Фрази, он с облегчением перекрестился и замахал ей:

– Скорее, сестра моя. Твой отчим при последнем издыхании! Я уже соборовал его.

Фрази влетела в келью, с трудом переводя дыхание.

Филипп Бовуар, лежащий на своем скромном ложе, необыкновенно исхудавший за неделю, прошедшую после ее последнего визита, даже не исхудавший, а как бы истончившийся, истаявший, слабо улыбнулся ей бескровными губами:

– Фрази, мое милое дитя…

Слезы так и хлынули из ее глаз! Как бы одним движением некой волшебной палочки перенеслась она в детство, когда дядя Филипп всегда смотрел на нее только так и только так называл.

Фрази упала на колени, припала губами к его прозрачной, почти невесомой руке:

– Отец, отец!

Эти слова сами собой вырвались у нее и показались такими естественными! Сейчас никак нельзя было иначе назвать этого человека, даже привычное «дядя Филипп» прозвучало бы кощунственно.

– Я счастлив слышать эти слова… Благодарю тебя, дитя мое, ты великодушно удостоила меня этого имени, но так называть ты должна другого человека, – прошелестел Бовуар. – Я чувствую, что память и силы ко мне вернулись ненадолго. Мое время уходит, каждая секунда уносит мою жизнь… Послушай! В нашем доме на Волчьей улице, в моем кабинете, открой тайник в книжном шкафу. Надо снять книги с нижней полки и выдвинуть среднюю планку. Там мое завещание и указание на то, где спрятано мое золото. Ты будешь богата, очень богата, Фрази! Там же лежат документы, связанные с твоим рождением. Твоего отца звали Дмитрий Видов, он был русский, служил в русском посольстве… и умер еще до того, как ты родилась.

Горло умирающего перехватило, странное выражение появилось в глазах… Ненависть? Тоска? Фрази не знала: слезы мешали ей всмотреться.

– Одно из писем подписано русским посланником князем Куракиным, который засвидетельствовал твое рождение. Он обещал передать копии русскому императору и новому послу России. Я не знаю, кто им является сейчас, но ты должна найти его и показать ему эти бумаги. Твои соотечественники в долгу перед памятью твоего деда и отца! Ты все узнаешь, когда прочтешь эти бумаги. Дитя мое, я уже на пороге смерти… Брат Бонфилий рассказал мне о том, как ты отомстила за мать, рассказал о том, кто ее убил…

Голос Бовуара начал прерываться частыми короткими вздохами:

– Ах, как страшно сцеплены события! Что положило начало этой цепочке? Если бы я не узнал Клодетт в этой монахине, твой муж не пострадал бы. Если бы ты не спасла этого русского гусара, нас не преследовали бы в Париже и этот проклятый поляк не убил бы Жюстину. Но не вини себя, начало все-таки не здесь: если бы мы не пошли тогда на бульвары, чтобы посмотреть на входящую в Париж армию, тебя не спас бы тот русский и ты не старалась бы спасти его потом… Я перебираю цепочку событий: они уходят еще дальше… если бы Наполеон не повел французскую армию в Россию, не было бы поражения, не было бы прихода победителей в Париж… Только он виноват, только он! Ах нет, даже не он!

Бовуар умолк, вздохнув, и Фрази на миг показалось, что этот короткий вздох был воистину его последним вздохом, однако вот бледные сухие губы опять шевельнулись, и Фрази склонилась к самому лицу умирающего, чтобы расслышать каждое его слово:

– Если бы твой настоящий отец не погиб и вернулся к Жюстине, он увез бы вас потом в Россию. Вся ваша и моя жизнь сложились бы иначе! Все сходится к России, Фрази… может быть, в том беда, что я безумно любил Жюстину, а она всю жизнь любила этого русского, может быть, в том беда, что вы все русские, а я нет, и Шарль нет… Я надеялся, что ты с годами станешь истинной француженкой, но нет: русская кровь неумолимо брала верх в твоем теле и в твоей душе. Наверное, нить русской судьбы сильнее и крепче всех тех нитей, что сплетаются с ней, – она рвет их, перерезает! Ты скоро останешься совсем одна, одна. Совсем одна, моя девочка! Найди себе друзей среди своих, Фрази. Только с ними ты сможешь быть счастлива. Благословляю тебя. Прощай, дитя мое! Жюстина, Жюстина… я иду к тебе… нет, рядом с тобой он, Дмитр-рий…