о Стюарт уже от нее неотделимо. Еще лучше играет, то есть пользуется возможностями, предоставляяе мыми текстом, Степанова[330], но это еще роль, а Тарасова уже реальное лицо, уже история. Обе очень большие, великие артистки. Мы слишком легко ко всему привыкаем, слишком скоро все забываем. Хорошо играют и остальные. Хорошо скомпонованы уже две-три картины. Только две важных роли, кормилицы Кеннеди и погибающего за Марию юноши Мортимера, пока играют неудовлетворительно. Стихотворная форма заученного текста властвует над исполнителями, и они декламируют свои реплики, отвечают их риторически приподнято, как урок. Кажется, что это единственные слова, которыми они располагают, и что они их говорят не потому, что их выбрали из множества других, а потому, что в голове у них одни только эти фразы, страх сбиться в ответе и горячее желание ответить на пятерку.

Между тем Степанова в роли Елизаветы все время говорит медленно, с паузами, с выбором и так, точно она могла бы сказать и иначе, и что-нибудь другое, но сама предпочла выразиться так. Даже мне, знающему многие места ее монологов наизусть, казалось, что это ее собственные слова, что это она так придумала.

Не беспокойся, пожалуйста, о нас. Надо больше верить в себя, в свои силы, в свое право на счастье, вообще в свои права и тогда ты будешь уверена во всем остальном, в том числе и в благополучии дома и в нас.

Убежден, что, наверное, Сельвинский стал писать Б<ерте> Я<ковлевне> с вечера ее отъезда, она стала получать письма раньше, и из этого невольного сравнения родились твои ощущения. Но теперь, наверное, давно уже наши письма у тебя и ты будешь получать их и дальше. Крепко тебя целую. Мне очень хочется написать Нине. Если успею, я это сделаю сегодня, если нет, то на днях.

Твой Боря

17 фев<раля> 1957, воскресенье

Дорогая мамуся! Я все хочу написать Нине и вместо нее выкладываю все, припасенное для нее, тебе. Мне все еще не дали ответа о Тициановой книге, и я в такой же неизвестности о ней, как о романе и о прочих своих делах в Госиздате.

Сегодня у Татьяны дым коромыслом, – жарит, парит и печет на целую казарму, а всего дай бог, чтобы приехало шесть человек. Началось с того, что на прошлой неделе Симонов[331] выражал неотложное желание повидаться с таким жаром, что чуть не расплавил телефонного провода. Так же рвались к нам и Рихтеры. Из-за них и заварил я эту кашу на нынешнее воскресенье. Но ведь как разговаривает Ливанов? «Надеюсь, никого из МХАТа не будет». И никого нельзя звать из-за него. Сегодня, оказывается, у Симоновых[332] вечером Филумена, Рихтер не готов к концерту 19-го и т. д. и т. д.

Я думаю, это последнее письмо, что я тебе пишу, принимая во внимание медленность их доставки. Дальше будем объясняться телеграммами.

Сегодня, проснувшись ни свет ни заря, долго лежал и думал, как ты все делаешь образцово, как следует: принимаешь решенье, приводишь его в исполненье, ездишь, лечишься, пишешь письма о горах, о природе, о бедных больных, купающихся в речке. Лежал в темноте и повторял про себя: хорошие письма, хорошая женщина. И я, правда, любуюсь тобой.

Леня завтра утром опустит это письмо в городе. Если потребуется что-нибудь, я припишу это вечером.

Твой Боря

Гости разошлись. Были Ливановы, художник Верейский[333] с женой и режиссер театра им. Ермоловой П. Васильев. Андрюша[334] с успехом читал свои стихи. Читал и я. Выпили 5 бутылок коньяку и 2 бутылки водки. Ливановы напугали меня слухом, будто 8 марта будет премьера Марии Стюарт. Это слишком рано, они еще не готовы. Книга Тициана в типографии, в производстве, но больше ничего Старостин[335] не знает.

Письмо, написанное из Переделкина в Цхалтубо (примеч. З.Н. Пастернак).

Талон к почтовому переводу на 2000 руб. в Цхалтубо.

7 февр<аля> 1957

Дорогая Зина. Сегодня Леня, съездив в университет, привез извещение о пришедших из «Зари Востока» по телеграфу трех с чем-то тысячах, из которых часть посылаю тебе. Надеюсь, что дойдет до твоего отъезда.

Телеграммы

В Цхалтубо, 8.2.57 г.

В отмену прежнего предложения насчет издательства высылаю немного денег почтовым переводом здоровы кланяемся целуем Боря

12.2.57 г.

Написали много писем дойдут все благополучно здоровы адресуй письма на дачу доходят очень хорошо целуем обнимаем не торопись отдыхай привези Нину и Ефимию Александровну Боря Леня

18.2.51 г.

Срочно телеграфируй город нужно ли выслать деньги и сколько здоровы любим целуем не торопись все в порядке Леня Боря

Фотографии

Зинаида (на переднем плане) и Ольга Еремеевы. 1913 г.

Зинаида Нейгауз. Киев, 1919 г. На оборотной стороне надпись: «Родной и любимой мамочке от Зины на добрую память»

Зинаида Нейгауз. Начало 1920-х гг.

Зинаида Нейгауз. 1926 г.

Генрих Нейгауз с родителями Густавом Вильгельмовичем и Ольгой Михайловной Нейгауз

Клавдиево под Киевом. 1926 г. Вторая справа – Зинаида Нейгауз. Первый слева во втором ряду – Генрих Нейгауз

Генрих Нейгауз

Зинаида Нейгауз. 1930 г.

Зинаида Нейгауз с сыном Адиком. 1927 г.

Зинаида Нейгауз с сыном Стасиком. 1930 г.

Адик и Стасик Нейгаузы. 1936 г.

Зинаида Нейгауз с сыновьями Стасиком (слева) и Адиком и родителями Генриха Нейгауза – Г.В. и О.М. Нейгауз. 1930 г.

Дарственная надпись Бориса Пастернака Зинаиде Нейгауз на сборнике: Б. Пастернак. «Две книги. Стихи». М.; Л.; Госиздат, 1930

Борис Пастернак. 6 апреля 1931 г. Вечер ФОСП

Евгения Владимировна Пастернак (первая жена Б. Пастернака) с сыном Женей. 1931 г.

Борис Пастернак с книгой Р.-М. Рильке. 1933 г. Фото А. Штернберга

Дарственная надпись Бориса Пастернака Зинаиде Пастернак на книге: Ю. Словацкий «Избранные произведения: Стихи, поэмы, драмы»