Когда я убивал Маххаим, сгусток воплощенной в нем Тьмы бесследно растворялся в пустоте. Сейчас происходило обратное. Из пустоты рождалась Тьма.

Я видел, как клубившаяся в зале мгла обретает форму и собирается воедино над черным идолом.

Я увидел черную воронку, колодец в Бездну, который внезапно пришел в движение и медленно пополз в сторону женщин.

Чудовищное действо завораживало. Я потерял ощущение времени…

Лакомка, уловив мое состояние, шлепнула меня лапой.

Я очнулся.

Десятка два Маххаим вполглаза следили за нами (я это ощущал), остальные полностью погрузились в обряд.

Сейчас или никогда.

Я коснулся Мишки и Лакомки.

Приготовьтесь!

Тьма еще не коснулась женщин, но их страх достиг критической точки. Дальше – только безумие. Будь они наверху – бросились бы бежать без оглядки. Здесь бежать было некуда: с одной стороны камень, с другой – оскаленные пасти оборотней.

Повинуясь моей мысленной команде, Мишка рванулся вперед, как стартующее «крыло».

«Эх! Мне бы настоящее „крыло“! Или хотя бы „вертушку“ с лазерными подвесками».

В какой-то миг в моем сознании возник очень четкий образ: сторожевое «крыло», брошенное на перехват мигрирующей стае диких собак. Раскатистый рык турбин, стремительное скольжение, частые, точные плевки огня и разбегающаяся в панике многотысячная стая… Только не диких собак – Маххаим.

Откуда взялся этот образ, я не знал. Может, всплыло из подсознания сказанное Шу Дамом слово «Граница».

Живой таран опрокинул сразу троих тварей. Один оборотень был раздавлен всмятку (я ощутил «приход»), остальные разлетелись кеглями… Тут вступила в дело моя шашка. Клинок отрубал тянущиеся ко мне конечности и сносил головы тварей почти так же эффективно, как плющила их когтистая лапа Мишки.

О-о-о! Это было восхитительно! Сила вскипела во мне и выплеснулась наружу. Сгустки Тьмы схлопывались один за другим. Страшная воронка качнулась и остановилась.

…Волна боли и ужаса, беззвучный вопль сотен нелюдей. Они не могли сопротивляться. Мишка ворвался в «звездный» строй Маххаим, опередив меня на пару секунд. Он ведь был не слишком сенситивен, мой славный медведь, но шквал эмоций достал даже его, многократно усилив ярость.

«Убьем их всех!» – Лакомка взревела, сбила с ног подвернувшегося Маххаим, выпотрошила его тремя ударами лап и обрушилась на следующего.

Я не отставал. Я пел, я кричал от восторга. И моя шашка тоже пела, снося изуродованные превращением головы…

* * *

Пляска смерти оборвалась внезапно. Тьма всколыхнулась и лопнула багровым глазом. На миг мне показалось, что свод пещеры распахнулся в черную бесконечность…

Я ужаснулся: в самой гуще Маххаим (как я его разглядел – непонятно), у подножия черного идола, там, где раньше – у ног гиганта – покоилась меньшая статуя, лежал человек. Лежал в характерной позе совершившего Исход: свернувшись, как эмбрион в материнском животе, прижав лицо к коленям. Я видел только гладкий безволосый (?) затылок…

У меня не было времени удивляться. Я рванулся вперед (Мишка опять опередил меня, расчистив проход) и встал над лежащим, повернувшись лицом к оборотням. Мишка и Лакомка прикрыли меня с обеих сторон.

И в этот момент наш порыв иссяк. Будто кто-то разом выпил всю нашу восторженную ярость.

Мы все еще были готовы драться, но мы – проиграли.

Единство тут же распалось, твари опомнились. Сотни оборотней – против нас троих.

И не только оборотней.

Маххаим дружно зарычали и подались в стороны.

Ящеры. Огромные хищники, каждый – вдвое больше Мишки. Вернее, каждая. Это были самки.

И я, Мастер Исхода, не мог ни остановить их, ни напугать. Маххаим внушили хищницам, что мы хотим уничтожить их кладки. Яркая картина Мишки и Лакомки, пожирающих яйца, возникла перед моими глазами, едва я попытался коснуться примитивных умишек рептилий.

Хищницы вытянули шеи и дружно зашипели. Нас разделяло шагов тридцать. Один прыжок…

Ящеры не нападали. Им очень хотелось разорвать нас в клочки, но невидимый поводок воли Маххаим удерживал их.

Почему? Оборотни хотят взять нас живьем?

Что ж, пусть попробуют!

Лакомка и Мишка дружно зарычали, я поднял шашку…

Огромные головы на длинных вытянутых вперед шеях вдруг подались назад…

Выпуклые глаза уставились на что-то за моей спиной…

За моей спиной возвышался трехглазый идол и лежал мой беспомощный брат…

Я не видел, что там происходит, лишь почувствовал движение воздуха…

В следующее мгновение ментальные поводки, удерживающие динозавров, исчезли. Но стоптать нас они не успели.

Это было – как выдох. Словно здоровенная статуя за нашей спиной внезапно ожила и выдохнула из мертвой груди леденящий, лишающий разума ужас.

Секунда – и ящеров больше нет. Я слышал удаляющийся топот и вой изувеченных Маххаим, которых стоптали удирающие хищницы.

Но я не мог порадоваться спасению.

Ужас, осязаемый, плотный, втянул меня в себя, как болотная топь. Одно мгновение – и я, потный и слабый, еле стою на дрожащих ногах. Трясущаяся Лакомка жмется ко мне. Мишка пыхтит и пускает слюни…

Страх сковал меня, но не лишил разума. Я понял свою ошибку. Даже не оборачиваясь, я уже знал, что за моей спиной – не мой брат по Дару.

Еще миг – и я увидел его. Воплотившееся исчадие Тьмы.

Гладкое, абсолютно нечеловеческое лицо с челюстями, выдвинутыми вперед. Как у Маххаим.

Но на Маххаим он похож не больше, чем я. Туго обтянутый кожей череп, костный бугор, поднимающийся к середине лба и образующий глубокую впадину, в которой мерцает темный огонь…

Не понимаю, как это произошло.

Только что я стоял рядом с идолом – и вот я уже у самой стены. Маленькие железные чешуйки сыплются на меня сверху, на каменном полу, у моей ноги, сидит Говорков. Взгляд его бессмыслен, изо рта текут слюни. Лакомка шипит и пытается спрятаться за меня, Мишка лежит на брюхе и глухо рычит…

А Маххаим… Проклятие! Перекинувшиеся в звериную ипостась твари окружили визжащих от ужаса женщин. Сейчас набросятся…

Я понимаю это, но – разумом. Все мои чувства сосредоточены на воплотившемся демоне. Мы с ним – настолько чужды, что я готов завыть от ужаса, как испуганные до безумия женщины…

И тут Мишка поднимается на ноги. Он великий воин, мой серый друг. Пусть у него нет души, но дух его – несгибаем. Ему так же страшно, как мне, но он все равно встает. Встает, чтобы защитить меня. Встает и идет навстречу врагу. Мишку пошатывает, будто от ураганного ветра, но он – идет.