нехорошо. Могли бы уже понять, что мы не горим желанием с вами общаться.

Я остановилась и окинула его презрительным взглядом. Хотя стороннему наблюдателю наверняка показалось бы, что я слишком придирчива. Искажение черт, так напугавшее бесстрашную Строгову, уже бесследно пропало, и теперь перед нами стоял безупречный офицер, блестевший всем, чем только можно было блестеть, и раздаривавший улыбки направо-налево.

– Я не подслушивал. Я услышал, – невозмутимо парировал Волков. – Лиза, как вам удалось столь незаметно для меня уйти? Я этого не почувствовал.

– Меньше нужно на девиц отвлекаться, – ехидно сказала Оленька. – Еще бы ты почувствовал! Видел бы ты себя со стороны, какими глазами ты на нашу Анечку смотрел. Я тебя понимаю: она девушка видная, за ней и слона не заметишь.

– Смешно, – холодно бросил Волков. – С чувством юмора, кузина, у тебя проблемы, тебе об этом раньше не говорили?

– А у вас проблемы с пониманием. Вам Фаина Алексеевна вчера ясно сказала, что не хочет вас видеть. – Я подумала и добавила: – И я не хочу, если вдруг вы в этом сомневаетесь. Так что давайте на этом расстанемся к взаимному удовольствию.

– Какое уж тут удовольствие? Видите ли, Лиза, – усмехнулся Волков, – слишком много в вас тайн. Я же не смогу ни есть, ни спать, пока их все не разгадаю.

– К чему вам чужие тайны? – бросила я. – Неужели вам своих не хватает?

– К тому, что, как мне кажется, они подходящего уровня для того, чтобы стать моими. – Улыбка с лица Волкова пропала, а голос звенел металлом. Холодным таким металлом, не оставляющим сомнения: прикоснись к нему – и он обожжет самой пронизывающей стужей. – Повторяю вопрос: как вам удалось столь незаметно для меня уйти?

– А с чего вы решили, господин штабс-капитан, что я буду отвечать на ваши вопросы?

– Ой, да за угол мы завернули, пока тебя Строгова отвлекала, а потом Лиза шарахнула плетением, отбивающим запахи. Оно быстро выветрилось, – влезла в нашу милую беседу Оленька, чувствительно ущипнув меня за руку. – К сожалению.

– Только одним? – недоверчиво уточнил Волков.

– А нужно было несколькими? – фыркнула я. – У меня не такой высокий уровень, чтобы оперировать одновременно несколькими. Здесь бы с одним справиться.

И скромно потупилась, словно сожалея об этом. Да-да, господин штабс-капитан, я вам совсем неинтересна, нет у меня ничего нужного для вас.

– Лиза, хотите узнать свой уровень? – неожиданно предложил Волков. – У меня есть переносной артефакт. Увы, он не столь точен, как тот, что в Царсколевске, дает большую погрешность, но свой примерный уровень вы будете знать.

Волков невозмутимо достал из внутреннего кармана шинели деревянную дощечку с рисунком ладони в центре и инкрустацией драгоценными камнями по краям, на один из которых он сразу же нажал, и остальные весело засияли, радуя случайных прохожих. Магией зафонило так, что в горле запершило.

– Нас почти таким в гимназии проверяли, – заинтересованно припомнила Оленька. – Чем больше магии, тем темнее отпечаток. В личном деле должна быть запись.

– Там устаревшие данные. – Из слов Волкова явно следовало, что с устаревшими данными он ознакомился. – С того времени Лиза улучшила результат. Ну же, Лиза, давайте проверим. Неужели вам самой не интересно?

Самой мне было интересно, но не настолько, чтобы со своим интересом удовлетворять еще и волковский.

– Мне Владимир Викентьевич вообще запретил заниматься магией, – вдохновенно сказала я. – Говорит, не с моими проблемами со стабильностью. Поэтому я избегаю незнакомых плетений и незнакомых артефактов. Не хочу остаться без руки, знаете ли.

Глава 36

От Волкова удалось отделаться с огромным трудом, и то только у дома Владимира Викентьевича, перед которым я твердо сказала, что в отсутствие хозяина прислуге велено не принимать представителей сторонних кланов. Волков хищно уставился на дом, словно изучая его защитные плетения, а я подумала, так ли уж права княгиня, считающая, что моя принадлежность к клану защитит от таких вот непонятливых господ. Сдается мне, Волков наплюет на возможный скандал, если прибыль от действий будет выше репутационных потерь. И если при свете дня нарушать закон он поостережется, то под покровом ночи может и забыть, что закона должны придерживаться все. Или, напротив, вспомнит, что, как говорила Рысьина: «Мы – закон».

В моей комнате Оленька сразу зацепилась взглядом за шкуру у кровати, выяснила, откуда она, чуть нервно хихикнула, потом походила по густой пружинящей шерсти, попрыгала с довольной физиономией и признала подарок годным.

– Если Саша узнает, разозлится, – хихикнула она. – Какой мстительный, оказывается, Юрий Александрович.

– У него на то масса оснований, – заметила я. – Если он ведет записи, кто и когда его обидел, то в графе «Волков» вчера еще прибавилось несколько строк.

И пусть подарок был сделан до того, а Волков собирался произвести впечатление на меня, а не на моего родственника. Но получилось, что произвел на обоих. Правда, не такое, какое хотел…

– Нужно не записи вести, а разбираться на дуэлях, – воинственно сказала Оленька. – Как это сделал Николай с самим Рысьиным. Но с вашего Юрия толку никакого. Эх, как же не вовремя Николая перевели, он бы за тебя непременно вступился.

– Как же, есть вашему Николаю до меня дело, – проворчала я, чувствуя, как глубоко запрятанная обида рвется наружу.

– Почему ты так решила? – изумилась Оленька.

Вполне искренне изумилась, словно я сказала что-то странное.

– Было бы дело – хоть что-нибудь бы написал, – ответила я, удивляясь, что приходится объяснять простейшие вещи.

Оленька всплеснула руками, а ее глаза увеличились до таких размеров, что я подумала о частичной трансформации. Но у хомяков как раз глаза маленькие, как бусинки. И такие же блестящие. Конечно, у Оленьки они сейчас блестели, точнее, пылали праведным гневом, но стали огромными, как у древней воинственной богини.

– Лиза, ты чего выдумываешь? – тем временем она выражала словами свои чувства. – Как он может тебе писать, ведь вы же не родственники? Была бы невестой – другое дело. А так – полное нарушение приличий.

Я опешила. Значит, посреди ночи приходить в голом, то есть в меховом, виде – прилично, а написать письмо, все это безобразие объясняющее, – неприлично? Впрочем, Николай как раз говорил, что никогда бы не пробрался тайком в мою спальню, не будь у него проблем со временем и желания попрощаться. Но мог бы хоть что-то объяснить перед уходом, тем более что, можно сказать, я его даже почти поцеловала. Или даже не почти: кто знает, как мои действия воспринимаются в среде оборотней?

– Он не может мне писать, потому что это неприлично? – неверяще уточнила я.

– Да, девушка из такой семьи, как твоя,