На другой стороне улицы стояло такси, и Арчер уже собрался махнуть водителю рукой, чтобы тот подъехал к нему, но тут к тротуару резко свернуло проезжавшее мимо такси, и шофер открыл дверцу. Арчер залез в кабину и уже собрался назвать адрес, когда из припаркованного автомобиля пулей выскочил водитель и заорал во весь голос:

— Ты что это вытворяешь? Зачем, по-твоему я паркуюсь на этом углу? Или у тебя плохо со зрением?

— Заткнись, приятель! — прокричал в ответ таксист Арчера. — Улицу ты не покупал. — И рванул машину с места. Арчер оглянулся. Второй таксист, лишившийся потенциального клиента, в бессильной злобе махал вслед кулаками и сотрясал воздух ругательствами, теряющимися в шуме транспортного потока. Какой же малости хватает для того, чтобы привести человека в ярость, подумал Арчер. Даже ранним утром.

Он откинулся на спинку сиденья и раскрыл газету на странице с колонкой обозревателя. Увидев свою фамилию в первом же абзаце, Арчер глубоко вдохнул и бросил короткий взгляд на движущиеся рядом автомобили, благо их хватало.

— Эти парни, что стоят на углах, — заговорил таксист, — ведут себя так, словно улицы принадлежат им. А все потому, что они слишком ленивы. Не хотят искать пассажиров. Я вот, если беру такси, никогда не сажусь в стоящее на углу. — Голос водителя, тщедушного мужичка, переполняла злость, а машину он вел так, словно она его крепко достала. Из-под фуражки торчали седеющие волосы.

Необходимо принять закон, думал Арчер, вновь уставившись на газету, запрещающий таксистам болтать на работе. Они же хуже парикмахеров. Газету при движении трясло.

На этот раз обозревателя потянуло на философский анализ. Объектом анализа он, естественно, выбрал Арчера. «Каким же должен быть человек, — прочитал режиссер во втором абзаце, — чтобы сатрапы реакции поручили ему выполнение своих грязных делишек»? Сатрапы реакции! Арчер даже покачал головой. Где они только берут такие слова?

«История этого ничтожного наемника поучительна, — говорилось в статье. — Мы заглянули в прошлое этого испуганного маленького человечка, который пытался скрыть от общественности гибель великого музыканта, и узнали много интересного».

Великого музыканта, повторил про себя Арчер, тупо уставившись в газетную страницу. После смерти величие Покорны стало расти как на дрожжах.

«Ничем не проявляя себя, Арчер менял одну профессию на другую, — продолжал обозреватель, каким-то образом приравняв смену профессии к уголовному преступлению, — прикидываясь, во всяком случае в частных разговорах, либералом, когда это было модно и безопасно, но лишь для того, чтобы при первом щелчке кнута хозяина переметнуться на другую сторону. Неудовлетворенный тем, что его усилия свели в могилу жертву Гитлера, этот бесстрашный джентльмен встал в один ряд с героями-расистами, по первому слову уволив талантливого и любимого слушателями негритянского комика Стенли Атласа. Для тех, кто до сих пор верит, будто Арчер действовал не по своей воле, что его заставили, у нас есть неопровержимые доказательства обратного. У режиссера Клемента Арчера заключен с «Хатт энд Букстейвер эдженси» нерушимый контракт, в котором черным по белому записано, что именно он решает «все вопросы, связанные с приемом на работу и увольнением участников программы».

Арчер вздохнул. Правда, конечно, но не вся. Да, у него есть такой контракт, но его бы незамедлительно уволили, если бы он попытался реализовать на практике этот пункт. Естественно, обозреватель не мог этого знать, а если и догадывался о таком исходе, то не стал об этом писать. И Атлас действительно талантлив и, возможно, горячо любим, особенно теми, кому не приходилось с ним сталкиваться.

— Эти таксисты, торчащие на углах, — водитель повысил голос, перекрывая шум транспорта, — обошлись мне в тридцать шесть сотен долларов, я их всех ненавижу.

Арчер молчал, давая понять водителю, что не расположен к беседе. Но тот не унимался.

— Я попал в аварию. — Он, как коршун, навис над рулем. — Столкнулся с троллейбусом. В Бруклине. Прямо напротив стоянки. Там стояло пять машин. Шоферы толпились у первой, жевали жвачку. Троллейбус не стал останавливаться, когда перед ним вспыхнул красный свет, ихние водители думают, что солнце встает и садится только для них, что у других нет никаких прав. Я ехал на зеленый, и этот чертов троллейбус врезался в меня. Протащил мою машину пятьдесят ярдов. Меня вышвырнуло на мостовую. От такси осталась груда железа. Я был весь в крови, шрамов у меня на теле теперь больше, чем волос. Когда за мной приехала «скорая помощь», они очень удивились, увидев, что я жив. Врач мне так и сказал. Мой собственный автомобиль, за который я заплатил из своего кармана. Троллейбусная компания прислала агента из страховой компании, который предложил решить все полюбовно. За четыреста пятьдесят долларов. Во столько он оценил мой автомобиль и мои травмы. Я плюнул ему в лицо. Если б мог двигаться, задушил бы.

Таксист нажал на клаксон и резко бросил машину в сторону, проскользнув между двух грузовиков. Занятый маневрированием, он замолчал, и Арчер вернулся к колонке.

«Трусость — визитная карточка этого джентльмена, — читал Арчер, — и он плывет по жизни с выброшенным белым флагом. Он сдался, бросив учительствовать, он сдался, бросив писательство, он сдал артистов, либералов, дружбу. Не подумайте, что я чрезмерно жесток к нему. В 1942 году, как мне удалось выяснить, армия признала его не годным к службе. С тех пор он увлекся йогой, дабы утопить неудачу в глубоком дыхании, вегетарианстве и мистицизме. Еще один поклонник индийской культуры, который вместе с Арчером участвовал в этих странных восточных ритуалах, на текущий момент собирает миллион подписей в поддержку петиции в ООН, требующей официального запрещения убийства животных с целью их последующего употребления в пищу. Этот господин, фамилию я не привожу, чтобы у него не возникло проблем с деловыми партнерами, заверил меня, что мистер Арчер полностью разделяет его мнение и сам предложил поставить свою подпись под петицией».

Арчер бросил газету на пол, не в силах читать дальше. Ошеломленный, сраженный наповал. «Интересно, где автор статьи раскопал эти сведения?» — мрачно думал режиссер. Кто поделился с ним этими нелепыми секретами? Почему у него возникло желание все это опубликовать? Что я такого ему сделал? Почему он так люто меня ненавидит?

— Вот я и обратился в суд. — Водитель на мгновение оглянулся, чтобы привлечь внимание Арчера. — Адвокат сказал мне, что дело против компании абсолютно выигрышное. Повесткой он вызвал в суд всех пятерых таксистов, и мы попросили выплаты ста тысяч долларов. Знаете, что из этого вышло? Наверное, уже догадались. Компания договорилась со всеми пятерыми. Платила им по десять баксов в день, чтобы они свидетельствовали против меня. Я не получил ничего. Пролежал одиннадцать недель в больнице, в суд пришел с палочкой, а дело выиграла компания. В тридцать шестом году. В Бруклине. Вот тогда я понял, как жить дальше. — Водитель расправил плечи. — С того дня записываюсь в присяжные, как только выпадает такая возможность. Уже девять раз участвовал в судебных процессах. И всякий раз, когда передо мной появляется таксист, я даю ему между глаз. Независимо от того, прав он или нет, независимо от того, сбил ли он кого-то или ему переломало обе ноги в столкновении с грузовиком, который ехал против потока на улице с односторонним движением. Я всегда голосую за то, что виноват таксист. С чувством глубокого удовлетворения. Я ненавижу всех таксистов.