его под правую подмышку и, пришпорив жеребца, издал боевой клич английского королевского дома: «Дезе!»[13]

Немного найдётся зрелищ более впечатляющих, чем атака конных рыцарей. Особенное впечатление производит оно на людей, непривычных к такому виду войны. Земля дрожит под копытами скакунов, клубы пыли так густы, что кажется, будто за всадниками тянется шлейф дыма. Лучники в отчаянии смотрели, как пущенные ими стрелы отскакивают от щитов или беспомощно вязнут в кольчугах. Поначалу среди греков царило недоверие — не могут же эти чокнутые варвары на самом деле атаковать при таком сокрушительном численном перевесе противника? Даже когда не менее ошеломлённые капитаны опомнились и начали выкрикивать приказы, большинство наёмников продолжало глазеть на накатывающийся вал. Затем инстинкт самосохранения взял верх над выучкой, и армяне кинулись врассыпную, чтобы не быть затоптанными.

Ричард уже выбрал противника — воина на поджаром гнедом, — и, опустив копьё, собрался для удара. Тот пришёлся неприятелю в грудь, заставив его вылететь из седла и извергнуть алый фонтан. Бросив сломанное копьё, король перехватил покрепче щит и обнажил меч. На него, высоко воздев секиру, набегал пехотинец. Ричард двинул его щитом в лицо, а когда киприот упал, королевский скакун подмял его и одновременно яростно заржал, завидев другого скакуна. Восседавший на нём всадник вскинул кривой меч. Он промахнулся. Ричард — нет.

Вокруг английские рыцари либо сближались с соперником, либо выискивали нового, потому как неровный строй киприотов развалился даже раньше, чем Ричард того ожидал. Обнаружив, что сражаться с закалёнными в боях ветеранами совсем не одно и то же, что терроризировать беззащитных мирных жителей, большинство рутье Исаака утратили стремление сражаться и обратились в бегство. Арбалетчики Комнина подались назад заблаговременно, как и местные ополченцы, собранные по призыву. Перед Ричардом замаячил роскошный шатёр императора, но не он его интересовал. Пришпорив коня, король устремился на знаменосца, который храбро оборонял императорский штандарт. Натянув поводья перед деревянной повозкой, на которой было установлено знамя, Ричард ухватился за древко, дёрнул и под радостные крики своих рыцарей швырнул флаг на землю.

Рядом с королём возник де Пре. Гийом был весь в крови противников, даже на наноснике шлема виднелись пятна. Но улыбка лучилась ликованием.

— Отлично, сир! Мы обратили их в бегство. Можно потребовать теперь награду?

Взгляд Ричарда обратился на лагерь киприотов. Тот совершенно опустел, остались лишь трупы, сбитые при бегстве палатки, догорающие костры. Метались кони без всадников, на земле валялись брошенные щиты, мечи, дротики. Показавшиеся в устье долины клубы пыли извещали о подходе остальной части английского войска.

— Да, вы это заслужили, Гийом. Все вы. Но только не штандарт — он мой, поэтому охраняй его как следует.

— Слушаюсь, монсеньор, — пообещал Гийом. — Ты был прав насчёт наёмников Исаака — бесполезный сброд. Никто не прольёт по ним слёз...

Но Ричард уже не слушал, так как заметил пересекающий поле боя отряд, окружающий кольцом человека на статном мышастом скакуне. Издав яростный клич и пришпорив коня, доблестно отозвавшегося на призыв, король устремился в погоню. Сначала казалось, что дистанция сокращается. Но после первого рывка жеребец стал сдавать, замедляя бег. Седок, понимая, что после проведённого в море месяца животное не в состоянии выдержать долгое преследование, сдался. Потрепав четвероногое по взмыленной шее, Ричард бросил проклятие вслед уносящемуся к спасению Исааку, скакун которого перебирал копытами с такой лёгкостью, что казался летящим над землёй.

Сир! — Граф Лестерский, скакавший за королём, теперь поравнялся с ним. — Это был император?

— Он, чтоб ему сгнить! — гневно бросил Ричард. — Если бы я раньше его заметил...

Лестер не думал, что королю, одержавшему две блистательные победы за сутки, стоит себя упрекать.

— Наши воины никогда не были счастливее, — заметил он, указывая на лагерь. — Такой богатой добычи у них ещё не было. Лошади, волы, коровы, овцы, козы, оружие, доспехи, вино, еда. И шатёр Исаака: золотая и серебряная посуда, роскошные одеяние, шёлковые простыни. Даже не подозревал, что Кипр так богат.

— Монсеньор! — Подоспели Балдуин де Бетюн и Морган.

Направляясь со стороны разграбленного шатра Исаака, они вели с собой человека, подталкивая его вперёд мечами. Подойдя к Ричарду, рыцари заставили пленника опуститься на колени.

— Этот вот называет себя магистром, одним из придворных чиновников Исаака, поэтому мы решили, что живой он стоит дороже мёртвого.

Ричард смерил заложника взглядом.

— По-французски он говорит?

— Немного, милорд король, — поспешно вставил пленник.

Не будучи намерен умирать за сбежавшего императора, он мог рассчитывать только на то, что найдёт общий язык с варварами и те сочтут его достаточно полезным, чтобы сохранить ему жизнь.

— Захватим его с собой, — распорядился Львиное Сердце и отрядил Лестера выяснить, какие потери понёс отряд.

Вокруг солдаты с энтузиазмом грабили лагерь. Король их радости не разделял — не в тот миг, когда шанс покончить с войной здесь и сейчас был так близок. Стоило догадаться, что Исаак окажется слишком труслив, чтобы сражаться как подобает мужчине.

— Эй, ты! — резко обратился он пленнику. — Знаешь императорского мышастого жеребца?

— Да, господин. — Грек энергично кивнул. — Это Фовель. Очень быстрый. Никто не догонит.

— Фовель, — повторил Ричард.

Исаак не заслуживает такого коня. Как не заслуживает и короны. И с Божьей помощью, скоро лишится и того и другого.

— Перестань ворочаться, ягнёночек. — Голос Беатрисы звучал приглушённо, потому как во рту она держала булавки и отмечала, где надо ушить платье Джоанны.

— Я по-прежнему считаю, что в этом нет нужды, — проворчала королева. — Я ведь уже иду на поправку и вскоре наверняка наберу прежний вес.

— А до этого будешь расхаживать в нарядах просторных, как шатёр? Я так не думаю, — заявила Беатриса с апломбом няньки, растившей Джоанну с колыбели.

Джоанна вздохнула, ощущая себя скорее непослушным ребёнком, чем взрослой женщиной, вдовой.

— Сдаётся мне, Беренгария, что нам стоит посетить сегодня вечером общественные бани, — сказала она, бросив лукавый взгляд на будущую невестку. — Донна Катарина, супруга венецианского купца, говорит, что здешние бани особенно соблазнительны, не хуже константинопольских: с благовонными маслами, бассейнами с горячей и холодной водой. Если твои дуэньи заупрямятся, я могла бы захватить Мариам.

Беренгария морщила лобик над пергаментом, стараясь сочинить письмо семье, которое было бы достаточно правдивым, но не вызвало бы у отца сердечный приступ — работа слишком тонкая, чтобы перепоручить её писцу Джоанны. Девушка вскинула голову, но быстро сообразила, что над ней