форме конвертов, броская помада и полный визаж — у меня отпала челюсть. Если за всю кругосветку я и встречал женщин, которыми восхищался так, что Маруся могла бы и приревновать, — то это были эти бабульки. Столько жизни я не видел даже в европейских дамах, проводящих все выходные за газетой и чашкой кофе на солнечных террасах.

— Так вы муж и жена, получается? На свидания ходите? — спросила первая с изысканным именем Эльза.

— Да нет, второй раз в жизни видимся. У Юли дома муж, меня в Украине ждет любимая. Я уже почти год в кругосветном путешествии, очень по ней скучаю, — пустился я в романтические излияния души.

— А как же курортные романы? — искренне удивилась и даже немного расстроилась вторая миледи, Фота. — Разве путешествия не для этого созданы? — Красивая история про ту самую единственную наших двух подруг явно не вдохновила.

— Не стройте из себя музей невинности, дорогой. Вы слишком красивый мужчина для этого, — томно произнесла Эльза, потягивая сигарету через серебряный мундштук с красными камнями. — А я сильно грущу, когда такая красота просто так пропадает.

Целое утро мы слушали истории о захватывающих романах, рассуждали о ценности впечатлений в жизни и делились опытом неудачных браков. Все, кроме Юли, оказались в этом спецы. Эльза и Фота просто вдохнули в меня новую жизнь. В душе сколь ты молод — можно и выглядеть шикарно, и вести себя, и коктейли с самого утра распивать, и с молодыми иностранцами флиртовать — все в голове.

Распрощавшись с новыми подружками, мы двинулись к одному из мысов неподалеку от Лимы, с которого, по легенде, когда-то прыгнул монах за своей возлюбленной. Сейчас на самом верху утеса расположен небольшой монастырь, и каждый день происходит необычное действо — за ним мы и поехали понаблюдать.

Юля держала интригу, поэтому я до последнего не понимал, что же интересного может меня ждать в монастыре. Но картинка с мыса открылась потрясающая — еще более сложный и опасный рельеф, чем в Лиме, еще более безжалостная стихия океана внизу и еще более высокий утес — метров пятнадцать, не меньше. От порывов ветра и высоты захватывало дух. И тут я увидел темную фигуру на самом краю обрыва.

Мужчина в монашеском одеянии с длинным капюшоном и с распростертыми руками вещал что-то толпе. «Необычный формат воскресной службы, — подумал я. — Неужели монаху обязательно так рисковать и ходить по тонкой линии скалы, чтобы прихожане услышали его речь?»

— Это перуанцы настолько разленились в вере, что священнику приходится устраивать представления, чтобы сохранить их внимание? — пошутил я, повернувшись к Юле.

Но тут же осекся. Произнеся последнюю фразу, монах развернулся лицом к клокочущему океану и начал креститься, наклоняясь в сторону обрыва. «Да это же суицид!» — резко дошло до меня. Почему его никто не останавливает? Надо что-нибудь сделать!

Я крикнул что-то несвязное Юле и бросился к толпе, восхищенно глядящей на проповедника. Они что, совсем умом тронулись в своем религиозном экстазе? Надо его остановить!

Взмах рукой, оттолкнулся, прыжок… Я не успел ухватить его за подол мантии, он выскочил прямо перед моими глазами. В ужасе я последовал за завороженными зрителями, перегнувшись через самодельный парапет и выглядывая человеческую фигуру в бушующей воде. Я почувствовал, как все люди рядом со мной сжались, у них перехватило дыхание — кто-то даже издал непроизвольный громкий звук. Неужели вы только сейчас поняли, народ? Что с вами происходит?

Пять секунд, десять, двадцать… «Ну, давай же, старик, давай! Цепляйся за жизнь!» — с испариной на лбу повторяю я. Еще никогда мне не приходилось своими глазами видеть самоубийство — надеюсь, что больше и не придется. Внутри липкое чувство страха, беспомощности и даже отвращения — очень трудно описать всю палитру эмоций.

И тут наконец в воде появляется голова, а вокруг нее на волнах болтается черный костюм. Кажется, он гребет к скале! Ура! Вокруг я слышу восхищенные выкрики и аплодисменты — все-таки очень странная у них рефлексия.

— Ты ему чуть трюк своей истерикой не испортил, — подошла сзади смеющаяся до слез Юля. — Если бы в своей попытке спасти утопающего ты уцепился за его плащ — катились бы кубарем, причем вместе.

— Трюк? Какой трюк, Юля? Он явно топиться собирался — ты что, не видела? — возмущенно затараторил я.

— Ага, видела. Он так по 25 раз в день топится. Если б я знала, что ты такой впечатлительный, — лучше бы предупредила о сюрпризе.

Мужчина в монашеской одежде тем временем вскарабкался по шатающимся камням обратно на высоту пятиэтажного дома, с одышкой поблагодарил публику и помахал рукой в ответ на ликующие возгласы. И только сейчас я увидел широкую перевернутую шляпу, заполненную деньгами, у парапета. Все резко стало на свои места. Эти люди — никакие не прихожане, а обычные туристы, как и я. Только с более устойчивой психикой. А мужчина — местный Арлекин, зарабатывающий деньги завораживающими представлениями.

— Зачем вы это делаете? — не выдержал я и подошел к развлекателю, как только тот слегка обсох и отдышался. — Не легче выучить две песни на гитаре и петь на набережной?

— Песнями много не заработаешь, разве что на еду. А у меня две дочери, им нужна нормальная жизнь и хорошее образование. Прыжки вызывают больше эмоций, люди больше оставляют. Я тут такой один, а музыкантов — масса, — спокойно пояснил прыгун, будто рассказывал совершенно обычную историю профессии.

— Но это же опасно для жизни! — не унимался я. — А что, если оступитесь, разобьетесь, утонете? Кто тогда дочерям поможет? Так ли нужны эти деньги?

— Еще больше нужны, амиго, еще больше. Я раньше и по тридцать раз в день прыгал — тогда больше зарабатывал. А сейчас могу только двадцать, старею. Но я прыгаю двадцать пять лет подряд, знаю каждый выступ этой скалы. Она для меня безопаснее, чем лестница на чердак в доме, — ухмыльнулся он. — Так что ты за меня не переживай. Лучше монетку кинь, если не жалко.

Я достал из карманов весь кэш, который у меня оставался в перуанской валюте, и высыпал ему в руки. Его глаза, и до этого наполненные теплом, засияли благодарностью.

Я был очень потрясен и тронут человеком, десятки раз в день совершавшим опасный ритуал ради счастья своих близких. Хоть он и был уверен в безопасности прыжков — безопасность эта была призрачной. Сильные течения, соскользнувшая нога, неправильный угол вхождения в воду, осыпание камней, в конце концов, — случиться могло что угодно! Не говоря уже о том, что приблизительно пятидесятилетнему организму очень вредно постоянно ощущать