– Я бешусь от того, что так сильно хочу тебя. – Его пальцы скользнули в ее напряженное влагалище, и Харпер задохнулась, когда он вторгся в нее. Его восставший член умолял об освобождении.

Люк снова и снова проникал в нее, раздвигая ее бедра коленом. Ей не хотелось сдаваться, но ее телу было на это наплевать. Когда Люк ласкал ее, все остальное теряло всякий смысл.

– Люк! – Ее задыхающийся стон вернул Люка к действительности, и он вытащил из нее пальцы. Прислонившись лбом к ее лбу, он пытался отдышаться.

– Почему ты позволяешь мне так использовать себя?

С этими словами он отстранился и вышел из комнаты.

У Харпер дрожали колени, когда она, чтобы удержаться на ногах, прислонилась к раковине. Использовать ее? Он считал, что делает именно это?

* * *

Прошло несколько часов, пока все не ушли, но прежде все блюда, тарелки и миски были безупречно вымыты и убраны на место. Лола и Макс дочиста вылизали пол и съели припрятанную для них Чарли тарелку индейки.

Стемнело, и Харпер села с чашкой кофе на кухне, чтобы побороть усталость после раннего подъема и суматошного дня. Она была морально и физически измучена.

После их стычки на втором этаже Люк перестал пить. Он удалился в гостиную, где и находился до сих пор, сидя у телевизора.

Сколько Люк сможет пробыть в таком состоянии, прежде чем сломается и поговорит с Харпер о том, что у него на уме?

Ее внимание привлекла стопка почты, лежавшая у панели за раковиной. Судя по толщине, там накопились письма за несколько дней. Люк относился к почте с обычным безразличием, как во время командировки, так и после возвращения домой.

Харпер просмотрела стопку, на ходу сортируя письма.

И остановилась, увидев конверт с адресом, написанным хорошо знакомым ей почерком. Харпер осторожно держала письмо, зажав его пальцами. Была ли это игра воображения или бумага действительно дышала ненавистью?

За последние несколько лет Харпер прочла все эти письма до единого. Иногда она подбадривала себя большим бокалом вина. Иногда, прежде чем открыть письмо, ждала, пока выйдет из себя. Иногда, если дела шли хорошо, откладывала его на несколько недель, прежде чем прочитать.

Все, что угодно, лишь бы воздвигнуть стену между собой и жестокостью, которой кипели чернила. Однако прошли те дни и недели, когда она могла позволить себе роскошь и подождать. Теперь Харпер не могла откладывать, потому что время истекло. Когда-то она пообещала себе, что, открывая эти письма, не будет испытывать ничего, кроме жалости. И когда-нибудь они перестанут приходить.

Сделав глубокий вдох, она разорвала конверт. Там, как обычно, лежал один лист линованной бумаги из блокнота. Страница была исписана поперек косым, корявым почерком.

Моя дорогая Харпер!

Прошло слишком много лет с тех пор, как мы с тобой были вместе. Почему ты до сих пор не навестила меня? Ты боишься? Я часто думаю о тебе. Здесь всегда хватает времени на то, чтобы думать и строить планы. У меня столько планов для нас с тобой. Как мне выбрать, с чего начать? Как объяснить тебе, чего стоили мне последние двенадцать лет? Потому что ты должна заплатить за то, что отняла у меня столько лет жизни. Что произошло в твоей жизни за эти годы? Что бы это ни было, этого недостаточно для того, чтобы расплатиться за то, что ты отобрала у меня. Полагаю, мы оба скоро это выясним. До декабря.

Папочка

Декабрь. Годы, в конце концов, сократились до нескольких недель и дней. Поднявшись на второй этаж, она достала из глубины стенного шкафа коробку. Харпер откинула крышку и засунула письмо в папку, вместе с остальными.

Завтра она скопирует его и отправит по назначению. Мелисса добавит его к ее досье, но сейчас никто из них не мог ничего сделать. Никаких отсрочек. Не на этот раз.

Харпер нужно было поговорить с Люком. Это касалось уже не только ее. Теперь ее прошлое затронет других. Не было никакой возможности скрыть это от него, не подвергая его опасности. Харпер захотелось, чтобы он узнал. Пришло время прекратить бегать, прятаться.

Харпер накрыла коробку крышкой и сунула ее обратно, на место в стенном шкафу. Потом спустилась на первый этаж и нерешительно остановилась в проеме двери, ведущей в гостиную.

Люк сделал вид, что не замечает ее, стоящую в дверном проеме, и тупо уставился на экран. Ему просто хотелось, чтобы этот день закончился.

– Люк, могу я поговорить с тобой кое о чем? Это вроде как важно.

Люк бросил взгляд в ее сторону, и она приняла это за согласие.

– Кое-что произошло, и я немного обеспокоена…

Он щелкнул кнопкой на пульте, выключая звук.

– Мне тоже нужно поговорить с тобой кое о чем.

– Хорошо. Начинай ты. – Харпер ждала, не сходя с места.

– Ничего не выходит, – сказал Люк, его голос звучал сухо.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что ты здесь. Нас.

Она молчала, вытаращив глаза.

Люк поспешно поднялся.

– Ты пришла сюда и начала хозяйничать. Ты все еще думаешь, что, если скажешь мне, что наши отношения лишь временные, я оставлю все как есть. И, возможно, ты была права. Но больше из этого ничего не получится.

Харпер вздрогнула.

– Люк, прости. У меня никогда не было намерения…

– Ты выстроила целую жизнь вокруг отношений, которых не существует.

Он видел, что она шокирована, что ей больно.

– Ты знаешь, что они существуют. Я это не выдумала. Я люблю тебя.

– Я тебя не люблю.

Она отступила назад, словно эти слова причинили ей физическую боль.

– На этом закончим. – Он повернулся, чтобы выскочить из комнаты, но Харпер схватила его за руку.

– Это из-за Карен? Я знаю, что ты винишь себя. Но это не твоя вина.

– Мы не станем это обсуждать. Ты не понимаешь. – Он попытался оттеснить Харпер плечом.

– Люк, я знаю о ребенке.

Он застыл, не сбрасывая ее руки, а потом развернулся к ней.

– Я впустил тебя в свою жизнь, в свой дом, и так-то ты отплатила мне? Вторгаясь в мою личную жизнь? – Он кипел от гнева. Теперь его было не удержать.

– Прости меня, Люк. Мне очень жаль, что ты потерял свою семью. Мне жаль, что считаешь себя ответственным за это. – В ее серых глазах стояли слезы, и Люк ненавидел себя за это.

– Я не считаю себя ответственным. Я несу ответственность.

– Ты не можешь прожить остаток жизни, виня себя за несчастный случай, к которому не имеешь никакого отношения.

– Она ехала, чтобы отвезти меня домой. – Он отвернулся и зашагал по комнате. – Мы собирались поговорить о ребенке. Ты знаешь, каково это? Предвкушать самый счастливый момент в своей жизни, жить долгие недели только для того, чтобы все разрушилось у тебя на глазах. Я выходил из автобуса, а она умирала в груде искореженного металла. Наш ребенок умер, пока я шел по асфальту туда, где меня должна была ждать моя семья. Они погибли потому, что меня там не было. Они погибли потому, что я вернулся.