— Они любят его благодаря мне, — сказала она.

— Ему нужно ходить к Кийе, — сказала я. — Ему нужны сыновья.

Нефертити резко развернулась:

— Так ты думаешь, что я не смогу дать ему ни одного? Я подошла поближе, чтобы мне тоже был виден город внизу.

— А если так, он перестанет любить тебя?

— Он меня обожает! — с жаром произнесла Нефертити. — Кого волнует, беременна ли Кийя? Он идет туда сегодня вечером только потому, что его позвал Панахеси. Он думает, что Панахеси верен ему. — Она напряглась. — Пока отец трудится до изнеможения, обеспечивая корабли и стараясь избежать войны, Панахеси нашептывает на ухо Эхнатону, как будто его устами говорит сам Атон. И его влияние растет.

— Но ведь он не влиятельнее отца?

— И никогда не будет. Я об этом позабочусь.

Нефертити посмотрела вниз, на людей, которые ее не видели. Они шли по городу, неся корзины с зерном нового урожая по дорогам, что вились, словно белые ленты.

— Одна лишь Хатшепсут была столь же влиятельна, как я сейчас. А Кийя — не царица. Даже если у нее будет пять сыновей, она никогда не станет царицей.

Глаза Нефертити снова вспыхнули гневом.

— Мне стоило бы пойти на этот праздник, — со злостью произнесла она. — Пойти и сделать так, чтобы он был для нее безнадежно испорчен.

И по ее виду я поняла, что она говорит совершенно серьезно.

Позади послышался шум, и в вестибюль вошел отец.

— Нефертити, иди-ка сюда.

Он отвел сестру в сторонку от Окна Появлений, и они принялись негромко переговариваться. Пока они разговаривали, я провела рукой по росписям, украшавшим здешние стены. Интересно, что подумал бы Нахтмин, увидев, как золото храмов смотрит на него со стен, с позолоченных изображений моих родственников, и меня среди них, — Тутмос нарисовал нас всех по памяти.

Я принялась рассматривать один из рисунков, на котором мой отец получал от фараона золотые ожерелья. Конечно же, он был символическим, поскольку отец никогда не получал подобных подарков — ему достаточно было бы шевельнуть пальцем, чтобы у него оказалось столько ожерелий, сколько ему требовалось бы. Но на этом рисунке Нефертити обнимала его за талию, положив вторую руку на плечо Эхнатона. Тут же присутствовали и две царевны, и кто-то уже начал рисовать и третью, на руках у кормилицы. В некотором отдалении стояли мы с Тийей. Мы не воздевали руки навстречу Атону, как все прочие. Мы были одеты в платья с открытой грудью, и скульптор, Тутмос, подчеркнул зеленый цвет моих глаз. Мы — наша семья — были повсюду, и лишь присутствие в Амарне Панахеси и Кийи замалчивалось. Если Северный дворец когда-то рухнет, единственным свидетельством их существования станут их гробницы.

— Ты идешь? — окликнула меня Нефертити.

Я огляделась.

— А где отец?

Нефертити с хитрым видом пожала плечами.

— Ушел по делам.

Ее самодовольное лицо заставило меня насторожиться.

— Что происходит?

— Мы идем на празднество, — просто сказала она.

— Нефертити…

— А что такого? — возмутилась сестра.

— Это жестоко.

— Власть вообще жестока, — парировала Нефертити. — И принадлежать она будет либо мне, либо ей.

Сестра посмотрела на себя в зеркало.

— Сегодня вечером я хочу быть красивой, как Исида. Сверхъестественно красивой.

Она встала, и ее платье-сетка натянулось на груди и заструилось на спине. Серебро на ресницах и бедрах заблестело в свете факелов. Корону Нефертити надевать не стала: вместо этого она вплела в волосы серебряные бусины, колыхавшиеся при движении. Мне почти что стало жалко Кийю. Но Кийя была почти так же хитра, как и моя сестра, и если Нефертити так и не родит Эхнатону царевича, нашей семье придется склониться перед Кийей, когда ее сын займет трон. Потому я сидела и терпела, пока мне выщипывали брови и подкрашивали щеки и губы. Чтобы наша семья служила такому человеку, как Панахеси… Я покачала головой. Не бывать этому!

В открытом дворике нас ожидали придворные дамы Нефертити; они болтали и хихикали, словно девчонки. Мы прошли меж них, и мне почудилось, будто мы — серебряные капли дождя на пруду, поросшем лотосами. Дамы расступились, и я поняла, что это все незнакомые мне девушки, дочери писцов и жрецов Атона, в чьи обязанности входило развлекать мою сестру. От конюшен подошла группа стражников. Их командир подал руку Нефертити и помог ей подняться на колесницу. Она забрала у него хлыст.

— Ты собираешься править колесницей?! — воскликнула я.

— Конечно. К Северному дворцу! — крикнула Нефертити.

Она взмахнула хлыстом, и колесница рванула вперед, к белому маяку в ночи. Стражники ринулись за ней, а женщины, мчащиеся в колесницах позади, захохотали.

— Помедленнее! — закричала я, перепугавшись, что мы сейчас опрокинемся, но ветер заглушил мои слова, а колесница помчалась на север. — Нефертити, мы же умрем!

Сестра повернулась ко мне с победным видом.

— Что?

Когда колесница подъехала к воротам дворца, Нефертити натянула поводья, и лошади остановились. Дворец Кийи потряс меня своей величественностью. Его изящное отражение дрожало в водах Нила — белый бастион, построенный с любовью и вдохновением. Верх каждой колонны был сделан в виде цветка лотоса, словно бы устремляющегося вверх, в объятия Атона. В украшенном колоннами фасаде посредине был сделан широкий проход, и оттуда видны были дворцовые дворики и освещенные факелами сады. Стража Кийи, увидев нас и осознав, кто мы такие, впала в панику и принялись лезть из кожи вон, кланяясь и указывая дорогу:

— Ваше величество, мы не знали, что вы приедете…

— Объявите о нашем прибытии! — велела Нефертити.

Слуги в золотых схенти помчались вперед, а мы медленно, торжественно зашагали меж масляных ламп, окаймляющих лестницу из песчаника. Гости кланялись нам и перешептывались. Когда мы подошли к Большому залу, там уже собрались трубачи.

— Царица Нефертити и госпожа Мутноджмет! — объявил глашатай.

Мы величаво вплыли в зал, и он тут же заполнился гомоном. Дамы Нефертити шли за нами по пятам; они окружили нас полукругом и принялись подыскивать место и угощение, подобающее царице. Свет играл на серебре наших ожерелий и браслетов, и я знала, что мы прекраснее всех в этом зале, даже прекраснее гордых и красивых дочерей дворцовых визирей и писцов. Кийя резко обернулась и что-то быстро сказала мужу, чтобы привлечь его внимание, но его взгляд был прикован к моей сестре, к серебристой рыбке, сверкающей в освещенном пруду.

— Отведите меня к столу для почетных гостей, — велела Нефертити, и мы двинулись через зал к столу, за которым сидели Эхнатон и беременная Кийя.

Нефертити уселась на противоположном конце стола. В промежутке расположились все доверенные дамы Кийи. Я знала, что у меня никогда не хватило бы духу поступить так, как Нефертити: с гордо поднятой головой войти во львиное логово.