Мать с Тутмосом мрачно переглянулись.

— Тийю изгнали из дворца, — сказал отец. — Она находится в твоем особняке.

— В качестве пленницы? — Мой голос разнесся по коридору, и я заставила себя говорить потише. — Как пленница в городе собственного сына?

Отец кивнул:

— Панахеси убедил Эхнатона, что его мать опасна и что, если дать ей такую возможность, она снова займет трон.

— А Нефертити?

— А что могла поделать Нефертити? — спросил отец.

Мы дошли до Зала приемов. Он повернулся ко мне и предупредил:

— Когда войдешь — не удивляйся.

Стражники отворили дверь и низко поклонились нам, а глашатай объявил придворным о нашем появлении.

На слугах были золотые пекторали и браслеты из золота и лазурита. Женщины, сидящие вокруг Нефертити, словно изваяния, были облачены в одеяния, сплетенные из бус, и ни во что более. Они играли на арфах, сочиняли стихи и смеялись. Почти достроенная Амарна сверкала, словно драгоценный камень. Я была потрясена. Я вошла в зал и почувствовала себя иноземцем в чужом краю.

— Мутни!

Нефертити помогли подняться с трона; она спустилась с помоста и пошла мне навстречу. Я вдохнула знакомый аромат ее волос и вдруг поняла, как сильно соскучилась по сестре.

Сидящий на помосте Эхнатон кашлянул.

— Рад тебя видеть, сестра, — поприветствовал он меня.

— Всегда приятно очутиться в городе фараона, — произнесла я без всякого выражения.

— Потому-то ты так стремительно убежала в Фивы?

Двор притих.

— Нет, ваше величество. — Я улыбнулась самой любезной из своих придворных улыбок. — Я убежала, потому что думала, что мне грозит опасность. Но конечно же, теперь, в объятиях моей сестры, все эти страхи развеялись.

Эхнатон побагровел от гнева, но Нефертити так посмотрела на мужа, что он съежился на троне. Я уже не была той девочкой, которая убегала в Фивы. Я теперь была замужней женщиной.

Молчание, царившее в Зале приемов, тут же сменилось нервным гулом разговоров. Нефертити обняла меня.

— Тебе нечего бояться, — пообещала она. — Здесь мой дом. Наш дом, — поправилась она.

Нефертити взяла меня под руку, и на глазах у всего двора мы двинулись к двустворчатым дверям Зала приемов. Сестра прижалась щекой к моему плечу; я чувствовала взгляд Эхнатона, сверлящий нам спины.

— Я знала, что ты приедешь. Знала, — торжественно произнесла Нефертити.

Придворные двинулись за нами по сверкающему коридору, смеясь и переговариваясь, а отец заговорил с фараоном:

— Ваше величество, пришло известие о появлении хеттов в Миттани.

Но Эхнатон не желал слушать подобные новости.

— Все уже улажено! — огрызнулся он.

Нефертити обернулась, и фараон тут же заставил себя успокоиться и нервно рассмеялся:

— Твой отец думает, что я недооцениваю силу хеттов.

Мы вошли в Большой зал. Нефертити отрезала:

— Мой отец любит тебя. Он пытается защитить нашу корону!

— Тогда почему он думает, что я менее могуществен, чем Суппилулиума? — заныл Эхнатон.

— Потому что Суппилулиума алчен, а ты служишь людям и славе Атона и не стремишься к другой жизни.

Они поднялись на помост, а я заняла свое старое место за царским столом, между отцом и матерью.

— О, блудная овца вернулась, — заметила Кийя и посмотрела на мой живот. — И как, не суягная?

— Нет, как и ты. — Я понизила голос. — Я слышала, фараон теперь посещает твои покои всего дважды в год. Это правда?

Одна из дам Кийи поспешно произнесла:

— Не слушай ее. Пойдем.

И они двинулись прочь поприветствовать гостей.

— Ну так расскажи же нам про Фивы, — весело попросила мать.

— И про Уджаи, — добавил отец.

Я сообщила, что Уджаи стал толще, чем был во времена отцовского детства.

— Нет, он всегда был крупным, — сказал отец. — А теперь он, значит, сделался землевладельцем. — Он одобрительно кивнул. — Уджаи неплохо устроился. А дети есть?

— Трое, — ответила я. — И жена из Миттани. Она готовит окуня с кумином, и Бастет, возвращаясь из их сада, всякий раз чихает.

Мать рассмеялась. Я и забыла, как чудно звучит ее смех.

— А твой дом?

— Он — мой. — Я довольно улыбнулась. — Мой и ничей больше. Мы посадили сад и ждем в пахоне урожая. Ипу обустроила для меня отдельную комнату, в которой я могу работать, а Нахтмин пообещал присмотреть за садом до моего возвращения.

Мать сжала мою руку. Вокруг играла веселая музыка.

— Боги благосклонны к тебе, — сказала она. — Всякий раз, когда я плачу, твой отец напоминает мне, что ты обрела то, чего всегда желала.

— Да, мават. Я жалею лишь об одном — что мы так далеко друг от друга.

Я растерла ступни Нефертити кокосовым маслом, втирая его в ее маленькие шершавые пятки, пока она лежала в ванне.

— Ты что, целыми днями ходишь босиком? — спросила я.

— Когда могу — да, — призналась она, потягиваясь. Большая медная ванна была установлена в царских покоях. От воды пахло лавандой. — Ты не представляешь, каково это — носить ребенка, — пожаловалась Нефертити.

Наши взгляды встретились, и Нефертити поспешно села.

— Я не хотела! — быстро сказала она.

Я снова принялась втирать масло ей в ступню.

— Я пыталась восемь месяцев, — сказала я ей.

Ее взгляд метнулся к моему животу.

— Безрезультатно. Думаю, у меня никогда уже не будет детей.

— Ну откуда ты знаешь?! — с пылом возразила Нефертити. — Это все в руке Атона!

Я сжала зубы, а Нефертити опустила голову на край ванны и вздохнула.

— Может, расскажешь мне про Фивы? Чем ты там занимаешься целыми днями?

Я начала было отвечать, но тут раздались пронзительные детские вопли и тяжелые шаги взрослой женщины, гоняющейся за детьми.

— Меритатон, Мекетатон! — Сестра рассмеялась.

Девочки тут же уцепились за ее мокрые руки, и мой рассказ был позабыт. Нянька, однако, не смеялась, хотя поклонилась при входе в покои фараона.

Младшая девочка плакала, держась за прядь волос на лбу.

— Мери дернула меня за волосы! — с плачем произнесла она.

— Вовсе я и не дергала! Не верь ей!

Я отпустила ногу Нефертити, и дети тут же прекратили препираться и с интересом уставились на меня. Старшая девочка подошла и заглянула мне в лицо с уверенностью, напомнившей мне Нефертити в детстве.