Тюмла Скура вопреки обычаю оказался не толстячком из Роморантена, который тюрбанит балдабешь, чтобы спрятать свою плешь. Сразу чувствуется, что этот парень — натуральный индус. Он не мажет рожу коричневой краской и не вставляет серёг в уши. Он не приклеивает острую бородку с помощью древесной смолы. Не носит прикида свободного покроя, штанов а-ля сортир-не-нужен, чтобы ныкать там свой магический курятник.

Это высокий красивый парняга, статный, как говорили в ваше время, на нём фрак тёмно-синего цвета безукоризненного покроя. У него нет ни бороды, ни серёг. Его внешние данные достаточно натуральны, чтобы дать ему аккредитацию. Тёмный цвет лица, горящие глаза, «мясистые» брови, как заметил Берюрье, это ли не фабричные марки? Иномарки, одним словом!

Он работает без ассистентки; но ему помогает маленький мальчик из его страны, который вышел из книги Киплинга. Из одежды на нём только белые шорты. Он подаёт инвентарь мэтру. На проспектах, которые раздали до начала представления, сообщается, что факир — сын магараджи! Стихия уничтожила его дворец, его белых слонов, смела его священные деревья, убила прислужников. Этот маленький мальчик — это всё, что у него осталось после землетрясения. Его владением был магараджахра Накарданахар, с левой стороны, когда выезжаешь из Бомбея, можете посмотреть на карте, он ещё указан на изданиях до тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. Лишившись всего, вице-магараджа воспользовался своим талантом дипломированного факира университета ковров-самолётов Дассо[116], чтобы зарабатывать на жизнь. Его цель — восстановить прародительский дворец. Вот только цены на розовый мрамор и на килограмм белого слона так выросли, что он ещё не скоро отойдет от своих бед.

Вся эта преамбула понадобилась для того, чтобы объяснить вам, что между факиром и публикой сразу же пробежал ток симпатии. Люди очень любят разорившихся принцев, кающихся путан, писателей-хулиганов и генералов-спасителей! Эти явленные чудеса помогают им держаться на пути христианства.

Тюмла Скура начинает с захватывающего номера: дождь из роз! Я не знаю, может быть, это малышка Тереза, сестра Иисуса-ребёнка, передала ему эту технику или же, наоборот, эта славная святая применила технику Тюмла Скура, но зрелище безумно феерическое. Скура вытягивает обе руки: сжимает кулаки; раскрывает; пчоф: падает роза. Те же вытянутые руки — и вновь сжимаются кулаки, а когда он их разжимает, две новые розы падают на пол. И так повторяется десять раз, пятнадцать. На полу целый ворох цветов. Зал аплодирует. Все довольны, всех влечёт к магии. Тем более что шторм прекратился, и мы снова плывём в оливковом масле. Следующий номер — такого же калибра. Тюмла Скура делает нам поочерёдно: левитацию на воздушной подушке, горизонтальный шиброк, исчезающих голубей, когда наконец второй молодой (первый заступил на вахту) мэтр-затейник объявляет, что нам будет показан самый ошеломляющий номер всех времён: а именно двойное исчезновение на расстоянии! Представляете, какая халва, мои пташки!

Номер заключается в том, что на сцену ставят сундук. Открывают. Два зрителя, которых предварительно выбирают наугад и которым платит дирекция, становятся в кабины с чёрными занавесками по разные стороны от сцены. Занавески задёргивают. Факир произносит заклинание (поскольку я говорю на санскрите с очень сильным акцентом, вы меня простите за то, что я вам его не воспроизвожу), и «шпрутззз», оба типчика покидают кабины и перемещаются в сундук!

Последний выносят. Большой, тяжёлый и красный!

— Это же наш, — бормочет Пинюш, — это же наш! Тот, что был утром! Точно!

— Верняк, — подтверждает Берюрье. — Вообще-то, если помнишь, мы его прихватили за кулисами театра.

Меня гипнотизирует этот огромный, обитый железом сундук. Ведь не так давно он был катафалком для двух несчастных…

— Хорошо, что я снял колёсики, когда ставил его на место, — говорит Толстос, — иначе мы бы ему испортили трюк.

Факир на сцене работает. Он приглашает двух привычных добровольцев, заталкивает их в кабины в форме труб, которые в темпе водрузил его помощник.

Но вот Скура уходит в себя. Глубоко. Видно, что он не халтурит. Это вам не шарлатанство со скотной ярмарки, а настоящий научный эксперимент. Признанный медициной и пр.! Даже был репортаж в «Планете» с подписью самого Луи Повеля[117], так что судите сами! Это явление основано на разряженных конферических волнах, которые интерферируют предвосхищающую плазму и таким образом создают блуждающее присутствие, при этом молекулярные крабзики нафигачиваются в эндемические пазухи веселящего пуьслера. Луи Повель описывает весь этот опыт в деталях, с графиками и вибросенсорными фотографиями. Похоже, в Индии этот опыт делают в начальных школах факиров, он там считается азбукой для магов, настолько он прост в исполнении.

Факирное погружение идёт долго. Ему надо развоплотиться. Выйти из телесной оболочки. Подсознание удаляется побрызгать где-нибудь за углом, а потом возвращается домой.

Наконец чувак вздрагивает. Издаёт крик и выдаёт ключевую фразу, этакий сезам Знания.

— И хоп! хоп! хоп! — заключает Тюмла Скура, показывая на сундук своему мальчику.

— Йес, сахиб, сию минуту, — говорит мальчик, который владеет свободно, как и охотно английским, индусским и французским.

Отточенным движением он откидывает две защёлки, затем нажимает на хитрый рычаг, и «браунд!», сундук распадается. Раскладывается плашмя. Превращается в большую подставку, на которой лежат окровавленные трупы аргентинца и его подруги.

Ужас, что он творит. Публика ревёт от восторга. Ещё никто не видел такого класса никогда! Два «добровольца», которые не могут понять, почему они не исчезли, раздвигают занавески, чтобы узнать причину этой овации.

Я же, друзья мои, лежу на коленях моей Фелиси. Я умираю от смеха. У меня надрывается селезёнка. Я не могу. Я сейчас лопну! Разорвусь на мелкие кусочки! Невероятно! Так не бывает! Тайна раскрылась. Оба тела не покидали сундука! Только сундук был с секретом. Поскольку он и так был тяжёлым да к тому же его катили на роликах, мои два апостола ничего не заметили! Ах, Мари-Мари, девочка моя, ты держала истину в своей японской коробочке, миниатюре этого ужасного сундука. И ты о ней знала! И ты кричала о ней, потому что если истина глаголет устами младенца, то только потому, что она появилась в его маленькой головке.

Неожиданно крики «браво!» прекращаются. Что происходит? Я встаю, сдавливаю смех. Там, на сцене Тюмла Скура вытащил кинжал из своих оборок и вонзил его себе в грудь. Не ножик с убирающимся лезвием, а настоящий, острый! Красное пятно появляется на его белом нагруднике.