— Все будет очень благопристойно, — сказала она, протирая чайные ложки.

В ящике буфета она обнаружила льняную скатерть и накрыла ею старый стол. Накрахмаленная и отутюженная, она выглядела очень празднично. Элфрида расставила пять тарелочек, чашки на блюдцах, тарелочку для масла и вазочку с джемом, разложила небольшие ножи. Цветов, к сожалению, не было, но, может быть, сэр Джеймс Эрскин-Эрл не обратит на это внимания.

С пустым подносом в руке Элфрида отвернулась от стола и бросила взгляд на противоположную стену, на свою маленькую картину, которая, возможно, после сегодняшнего вечера исчезнет отсюда навсегда. Она висела чуть косо, поэтому Элфрида подошла и, ласково шлепнув, словно ободряя ребенка, подправила ее.

— Если у меня не будет времени попрощаться с тобой, — сказала Элфрида, — говорю тебе сейчас: прощай! Мне было очень приятно, что ты провела со мной все эти годы.

Оскар и Сэм возвратились из гольф-клуба вовремя и в хорошем настроении. Встреча прошла успешно. Сэму было сказано, что существует список очередников, но, поскольку он становится постоянным жителем Бакли, очевидно, его примут вне очереди. Сэм и Оскар были представлены капитану и другим членам клуба, полюбовались на фотографии и призы и пошли домой.

Оскар явно получил удовольствие от этого похода. Элфрида вспомнила его предыдущий и единственный визит в гольф-клуб, который закончился паническим бегством, и в душе возблагодарила Господа. Ей хотелось обнять Оскара, но вместо этого она поднялась в спальню причесать свою ярко-рыжую шевелюру и подкрасить губы.

Появление сэра Джеймса Эрскина-Эрла — в четыре часа, минута в минуту, — повергло Элфриду в немалое изумление. У парадной двери зазвенел звонок. Элфрида побежала встречать гостя и замерла на месте — она никак не ожидала увидеть перед собой такого молодого человека. К тому же, хотя сэр Джеймс шел с собрания по поводу памятника жертвам войны, одет он был в старые бриджи и пиджак, на котором явно не хватало пуговиц. Воротник его рубашки был сильно потерт, а на пуловере виднелась небольшая дырка. Когда Элфрида распахнула дверь, он снял твидовую кепку, и Элфрида увидела, что его мышиного цвета волосы подстрижены как у школьника.

— Миссис Фиппс?

— Да. Сэр Джеймс? — Они обменялись рукопожатием. — Прошу вас, входите. — Поднимаясь с ним вместе по лестнице, Элфрида сказала: — Как мило с вашей стороны, что вы так быстро откликнулись.

— Все очень просто. — У сэра Джеймса был приятный голос и открытая добрая улыбка. — Я всегда радуюсь, когда меня приглашают взглянуть на нечто особенное.

Они вошли в гостиную, и Элфрида представила его присутствующим, которые стояли в некотором смущении, как будто сэр Джеймс Эрскин-Эрл пришел оценивать их, а не картину.

— Оскар Бланделл. Кэрри, моя племянница, и Сэм Ховард — он приехал сюда восстанавливать фабрику шерстяных тканей в Бакли.

— Это с вами мы разговаривали по телефону? Очень приятно познакомиться. Насколько я понял, вы работаете в компании «Старрок и Суинфилд»? С каким-то Суинфилдом я учился в Итоне, но, видимо, совсем с другим. — Сэр Джеймс обвел глазами гостиную. — Какой восхитительный дом! Глядя с улицы, никак не подумаешь, что он такой величественный. Кажется, он принадлежал Корридэйлу?

— Да, но уже много лет не принадлежит, — сказал Оскар. — Быть может, вы знаете моего дядюшку Гектора Маклеллана?

— Не очень хорошо. Я работал в Лондоне и, пока был жив отец, не часто приезжал на север. Только когда он умер, мы все переехали в Кингсферри. Для моего семейства это был, если можно так выразиться, удар — мы лишились театров, концертов, музеев, — но, похоже, все быстро смирились. — Сэр Джеймс подошел к окну, как и все, кто впервые приходил в дом. Уже стемнело, но Элфрида не задернула занавеси, и на другой стороне улицы, на старой каменной стене церкви, мерцали, точно драгоценные камешки, рождественские китайские фонарики. — Какой изумительный вид! И церковь от вас так близко. Наверное, слышно орган? Превосходный инструмент, нам так повезло с ним. — Он отвернулся от окна. — Однако я веду себя как любопытный зевака и попусту трачу ваше время. Где же картина, которую вы хотели мне показать?

— Она… — Элфрида кашлянула. — Она здесь.

— Да, я вижу. И в одиночестве.

— Других картин у нас нет.

— Могу я снять ее?

— Конечно.

Сэр Джеймс пересек комнату, осторожно взялся за раму и снял картину так бережно, как будто это было изделие из тончайшего фарфора.

— Прелестная вещь! — Он поднес картину к лампе, что стояла на столе. — Сэр Дэвид Уилки.

— Да. Так всегда считалось.

— Портрет его родителей. Вы об этом знали? Писана, я полагаю, году в 1835-ом.

— Я не знала, что это его родители. Думала, просто милые пожилые супруги.

Наступила напряженная тишина. Все ждали вердикта. Сэр Джеймс Эрскин-Эрл не спешил. Он достал из кармана своего далеко не элегантного пиджака очки без оправы. Когда он водрузил их на переносицу, то стал похож на нищего студента-медика, будущего хирурга — так чутко двигались его пальцы. Он пристально исследовал полотно, осторожно прикасаясь к нему подушечками пальцев, затем перевернул и осмотрел обратную сторону.

Наконец он осторожно положил картину на стол.

— Как она к вам попала, миссис Фиппс?

— Это подарок. Давным-давно, тридцать лет назад, мне подарил ее друг.

— А знали ли вы, где он ее купил.

— В лавке случайных вещей, в Чичестере

— Ясно. — Сэр Джеймс кивнул. — Так я и думал.

— Я всегда… Я всегда верила… меня убедили… что это оригинал. Но я никогда не пыталась оценить ее или застраховать.

Он посмотрел на нее — в стеклах его очков сверкнули блики света от лампы — и улыбнулся обаятельной молодой улыбкой. Потом повернулся, прислонился спиной к столу и снял очки.

— Мне, правда, очень жаль, — сказал он, — но это не оригинал. Это копия.

Никто не произнес ни слова.

— Это прелестная, отлично выполненная работа, но это не оригинал.

Наконец Оскар обрел голос.

— Как вы это установили? — спросил он.

— Во-первых, картина не подписана. Согласен: стиль, тема — все говорит о том, что это Дэвид Уилки, но подписи нет. А во-вторых, я точно знаю, что это копия. Странное совпадение, но оригинал этой картины был продан на аукционе «Бутби» всего лишь год назад в нашем аукционном зале на Бонд-стрит. Он ушел к дилеру из Соединенных Штатов, который, как я думаю, выполнял заказ для какого-то музея или частного коллекционера и упорно набавлял цену. Картина была большего размера, чем ваша, миссис Фиппс, и это наводит меня на мысль, что автор копии не стремился изготовить подделку. Скорее, он скопировал картину Дэвида Уилки из уважения к знаменитому художнику, восхищаясь им. Возможно, это работа студента, стремившегося воспроизвести стиль мастера. Имитация, безусловно, превосходная: манера письма, цвет, свет — все безупречно. Замечательное произведение искусства. Если подражание это искренняя дань восхищения, остается только гадать, кто мог пожертвовать своим временем ради столь кропотливой и трудоемкой работы.