— Я люблю вас, как отец, — пробормотал Уолтер.

— Я понимаю.

Но это тоже было неверно, потому что преграждало ему доступ к той самой любви, недопустимость которой ему по-прежнему так больно было осознавать.

— Разумеется, я недостаточно стар, чтобы быть вашим отцом, — оговорился он, — и потом, в любом случае вы не сирота. Я имел в виду, что вы обратились ко мне за советом, как к отцу. Вы правильно поняли, что я, будучи вашим шефом и более опытным человеком… забочусь о вас. В данном случае — как отец. Ничего запретного тут нет.

Произнеся эти слова, Уолтер понял, что говорит полнейшую бессмыслицу. Запреты — вот в чем состояла его главная проблема. Лалита, которая, судя по всему, это понимала, подняла взгляд и посмотрела ему прямо в глаза:

— Вовсе не обязательно любить меня, Уолтер. Я не требую взаимности. Договорились? Вы не можете мне запретить.

Пропасть расширялась с ужасающей быстротой.

— Но я тоже вас люблю! — возразил он. — В другом смысле. В определенном смысле. Конечно, люблю. Очень люблю. Но даже не представляю, чем это может закончиться. То есть, если мы и дальше хотим работать вместе, нам не следует об этом говорить. Мы уже зашли слишком далеко.

— Знаю. — Лалита вновь опустила глаза. — И потом, вы женаты.

— Вот именно. Вот именно! Значит, решено.

— Да. Решено.

— Давайте-ка я закажу вам еще выпить.

Признавшись в любви и предотвратив беду, он отыскал официантку и заказал третью порцию мартини с вермутом. Румянец, который всю жизнь приходил без спросу, теперь не покидал его лица. Уолтер с пылающими щеками отправился в туалет и попробовал облегчиться. Он стоял над писсуаром, глубоко дышал и наконец уже готов был опорожниться, когда дверь распахнулась и кто-то вошел. Уолтер слышал, как мужчина моет и вытирает руки. Сам он в это время стоял весь пунцовый и ждал, когда же мочевой пузырь наконец справится со своей задачей. Ему почти удалось помочиться, когда он сообразил, что новопришедший чего-то ждет, стоя у раковины. Тогда Уолтер, отказавшись от своего намерения, спустил воду и застегнул штаны.

— Что, не можешь отлить? К доктору пора? — ехидно заметил стоявший у стенки парень. Белый, лет за тридцать, с морщинистым лицом. С точки зрения Уолтера — воплощение водителя, который плевать хочет на правила дорожного движения. Он торчал у Уолтера за плечом, пока тот торопливо мыл и вытирал руки.

— Тебе черные нравятся, да?

— Что?

— Я видел, что ты пришел с негритоской.

— Она индуска, — ответил Уолтер, обходя парня. — А теперь прошу прощения…

— Думаешь напоить ее и трахнуть, э?

В этом голосе прозвучала такая откровенная ненависть, что Уолтер, опасаясь агрессии, не стал отвечать и поспешно вышел из туалета. Он уже тридцать пять лет ни с кем не дрался и подозревал, что быть избитым в сорок семь лет куда хуже, чем в двенадцать. Когда он сел и принялся за салат из латука, все его тело содрогалось от невыплеснутой ярости, а голова кружилась от осознания несправедливости.

— Как вам пиво? — спросила Лалита.

— Интересные ощущения, — ответил Уолтер, немедленно допивая остатки. Голова как будто стремилась отделиться от туловища и взлететь к потолку, словно воздушный шарик.

— Простите, если я наговорила чего не следует.

— Не беспокойся, — сказал он. — Я…

«Я тоже тебя люблю. Очень тебя люблю».

— …Я в трудном положении, милая. То есть… никаких милых. Никаких. Лалита. Милая. Я в трудном положении.

— Может быть, еще пива? — предложила девушка с лукавой улыбкой.

— Понимаете ли, дело в том, что я люблю свою жену.

— Да, конечно, — отозвалась она, даже не пытаясь его вызволить. Лалита выгнула спину, точно кошка, и потянулась через стол, положив красивые нежные руки с бледными ноготками по сторонам его тарелки, словно предлагая Уолтеру: коснись. — Я так напилась, — заявила она, хитро глядя на него.

Тот оглянулся, опасаясь, что тот тип из туалета наблюдает за ними. Но парня не было в поле зрения — и никто на них не смотрел. Взглянув на Лалиту, которая припала головой к пластмассовой столешнице, словно к мягчайшей подушке, он вспомнил пророчество Ричарда. Девушка стоит на коленях и улыбается, глядя снизу вверх. Ричард Кац смотрел на мир так просто и ясно. Волна раскаяния пробилась сквозь хмель и остудила Уолтера. Ричард воспользовался бы опьянением Лалиты — но только не он.

— Сядьте прямо, — строго сказал Уолтер.

— Сейчас… — пробормотала она, потягиваясь и шевеля пальчиками.

— Сядьте немедленно. Мы — официальные представители треста и должны об этом помнить.

— Лучше отвезите меня домой, Уолтер.

— Сначала вам нужно поесть.

— М-м… — Лалита улыбнулась с закрытыми глазами.

Уолтер встал, догнал официантку и попросил завернуть им еду с собой. Когда он вернулся, Лалита все еще лежала, опустив голову на стол, а недопитое мартини стояло рядом. Он поднял девушку, крепко держа за плечо, вывел из бара и усадил в машину. Вернувшись в бар за едой, в вестибюле Уолтер встретил своего мучителя.

— Черномазых любишь? — спросил тот. — Какого хрена тебе тут вообще надо?

Уолтер попытался его обойти, но парень преградил ему путь:

— Я тебе вопрос задал.

— Не собираюсь отвечать, — сказал Уолтер. Он попытался оттолкнуть парня, но тут же его с силой прижали к стеклянной двери, так что задрожала рама. В тот же момент, прежде чем произошло нечто худшее, отворилась вторая дверь, и суровая барменша поинтересовалась, что тут такое.

— Этот человек мешает мне пройти, — ответил Уолтер, тяжело дыша.

— Хренов извращенец.

— Улаживайте свои дела на улице, — сказала барменша.

— Я никуда не пойду. Пусть этот урод валит.

— Тогда возвращайся за свой столик и прикуси язык.

— Да я есть не могу, так тошнит от извращенца этого.

Оставив их, Уолтер вошел в бар и перехватил ненавидящий взгляд коренастой блондинки — видимо, спутницы скандалиста, — в одиночестве сидевшей за столиком у входа. Дожидаясь, пока ему принесут коробку с едой, Уолтер гадал, отчего они с Лалитой именно сегодня вызвали такую неприязнь. Конечно, на них порой косились, особенно в маленьких городках, но ничего подобного прежде не случалось. Честно говоря, он и сам удивлялся количеству черно-белых пар в Чарльстоне и относительно низкому уровню расового шовинизма в штате. Большую часть населения Западной Вирджинии составляли белые, поэтому расовые проблемы возникали редко. Уолтер невольно пришел к выводу, что ощущение вины, которое он буквально источал, привлекло к ним столь неприятное внимание. Эти люди ненавидели не Лалиту, а его. И он заслужил их ненависть. Когда еду наконец принесли, у Уолтера так сильно дрожали руки, что он с трудом сумел подписать чек.