Феррис продолжал думать о своем.

– А если сказать, что я видел какого-то мужчину, но по прошествии времени вряд ли смогу его опознать…

– И что же, вы думаете, Брюс этим удовлетворится?

– То есть?

– Стоит вам признаться, что вы кого-то видели, как он вцепится в вас, как терьер в крысу, и потребует описания этого человека. И, хотите верьте, хотите нет, вытащит из вас все, что ему нужно. Мне приходилось видеть его в деле. Два удара, и вы в нокауте.

– А если я все же скажу, что вообще не помню, видел ли кого-нибудь? – Рот Ферриса сошелся в тонкую нитку.

– Филлипса повесят, и вы фактически превратитесь в убийцу. Выбор за вами. Подача или сторона площадки. Апельсин или хорошая сигара.

– А если что-нибудь случится с моим мальчиком?.. Меня просто в угол загнали.

– Это верно.

– И как же, во имя всего святого, мне из него выбраться?

– А я, по-вашему, зачем? – пробурчал Крук. – Черт, вы, ребята, похоже, даже азов закона не знаете.

По возвращении Крука выяснилось, что Биллу есть что ему сообщить. Он проверил письмо и конверт на наличие отпечатков пальцев и готов был представить результаты своих изысканий.

– Есть кое-что интересное, Крук, – протянул он. – Начнем с конверта. На нем четыре четких отпечатка. Два схожи, они принадлежат миссис Феррис. Я заглянул к ней, чтобы показать фотографию мужчины, узнать которого она не смогла – да и откуда бы, ведь он умер пятнадцать лет назад, – и таким образом сумел получить ее пальчики. Два отпечатка, повторяю, идентичны. Третий принадлежит вам, но есть еще один.

– А его, надо полагать, оставил почтальон. Отправитель слишком осторожен, чтобы оставлять следы.

– Звучит убедительно, – согласился Билл. – Только как вы объясните тот факт, что отпечатки пальцев почтальона остались не только на конверте, но и на самом письме?

Крук навострил уши; это имело такой же эффект, как если бы слон услышал слово «булочка».

– Так-так, посмотрим. Гм. А что, рисковый малый этот почтальон.

– Только, может, государственному служащему это не очень подходит, – промурлыкал Билл.

Крук погрузился в раздумья.

– Вряд ли она показывала кому-нибудь это письмо, прежде чем прийти сюда. Во всяком случае, мне она сказала, что прямиком направилась ко мне.

– Тут вот еще что, – продолжал Билл. – Когда проверяешь конверт на наличие отпечатков, там, знаете ли, как правило, обнаруживается масса разных следов, которые оставили множество разных мужчин и женщин, через чьи руки прошло письмо. Но на этом – ничего.

– И, стало быть, его посылали не почтой, доставили лично. Так, а что насчет штемпеля?

– Ясный отпечаток ламповой копоти на уже погашенной марке.

– Получается, Фентон в городе. Сообразительный малый. Он может отслеживать наши действия, а мы его – нет. Мы вроде как меряем шагами освещенную комнату, а он наблюдает за нами в окно. Нам известно, что он стоит в тени, но это все.

Крук снова задумался.

– Феррис утверждает, – продолжал он, – что они познакомились в баре. Что ж, с такими, как этот Фентон, действительно чаще всего там и встречаешься. Меньше риска, чем у себя дома. Теперь вопрос: почему в ту ночь он остановился именно в Драммонд-Хаусе? Ведь в Лондоне полно всякого рода пансионатов. Живи он, допустим, в районе Кингз-Кросс или Паддингтона, там бы и зарезервировал себе номер. Но нет, он выбрал Драммонд-Хаус, потому что знал про него, а знал, потому что Драммонд-Хаус находится в его районе. Преступник, который имеет хоть каплю ума либо пользуется хоть какой-то известностью, в таком клоповнике не остановится. Таким образом, следующий наш шаг ясен. Если он действительно живет в этом районе, надо прочесать местные бары. Занятие это долгое и нудное, но так бывает всегда, когда имеешь дело с законом. Кто-нибудь слышал об адвокате, потратившем на расследование три дня, когда в его распоряжении было четыре?

В отличие от полицейского или следователя, адвокат не может позволить себе полностью сосредоточиться на каком-то одном деле: всегда находится множество людей, жаждущих заполучить частицу времени Крука, а в данном случае имелся персонаж, у которого были все основания предполагать, что если Крук не займется его делом прямо сейчас, он в самом непродолжительном времени отправится за решетку. Поэтому Крук, чье грубоватое чувство юмора заставляло его радоваться своему положению адвоката, сознательно водящего закон за нос, сосредоточился на деле этого господина, а о Феррисе на время забыл – до тех пор, пока «они» не открылись, то есть до шести вечера. Тогда он запер кабинет, нахлобучил на голову свой непрезентабельный котелок и поехал на метро в сторону Эрлс-Корт.

У бара есть одна общая черта с царствием небесным – они равно не испытывают уважения к личности. Иначе говоря, в баре тебя принимают совсем не так, как во всех остальных публичных местах. Крук толкнул дверь «Синицы в руках», лениво оглядел рассевшихся за стойкой мужчин, столь же невозмутимо заказал себе двойной виски и занял место среди остальных. Разговор в это время шел о собачьих бегах. У каждого из присутствующих был персональный дрессировщик, у всех имелось собственное представление об экстерьере. Толковали о «собаках-везунчиках», надежных собаках и, напротив, собаках, на которых нельзя положиться.

Какое-то время Крук не вмешивался в общий разговор, затем наклонился немного вперед и спросил в своей обычной развязной манере:

– Послушайте, никто не слышал про некоего Фентона? Низкорослый, с большой головой.

Мгновенно наступила тишина – собравшиеся рылись в памяти в поисках человека по имени Фентон. Всплывали разные имена – Бентон, Хенсон, Вестон, – но Фентона не было.

– А кто это, дрессировщик? – осведомился кто-то.

– Да нет, просто один малый, который делает удачные ставки, – небрежно отмахнулся адвокат. – Говорят, заходит в такие бары, как этот, ловит всякие слухи, ну и ставит. А ты тоже не помнишь его, Джим? – Крук внезапно повернулся к мужчине, стоявшему за стойкой.

Парень был явно большой шутник.

– Чудно, но, отправляясь сюда, люди обычно оставляют жетоны с именами дома, – пространно ответил он. – Правда, я имею в виду женатых.

– Весьма вероятно, – согласился Крук. – Еще один двойной, Джим. И не надо столько воды.

– Милости просим, – живо откликнулся бармен. – Могу и вовсе без воды. – И он подмигнул стоявшему рядом краснолицему толстяку. Тот сунул в ухо короткий палец и энергично заерзал на месте. То еще местечко. Но Крук знал, что делал, и усмехнулся. Он всегда полагал, что только дурак может позволить себе обидеться, если речь идет о деле. Достоинство – это прекрасно, кто спорит, оно чрезвычайно существенно в жизни человека, но все же, по правде говоря, не так существенно, как еда, питье и теплая одежда, когда на улице холодно. А сегодня вечером холодно. Ему пришло в голову одно красочное выражение: пойти по шерсть, а вернуться стриженым. Он снова улыбнулся, допил виски и собрался уходить.