Конвенту вступить на путь организованного террора и учредить грозный Революционный Трибунал и дал этому предложению знаменитую мотивировку: «Враги свободы поднимают голову… Они имеют глупость думать, что они в большинстве. Так вырвите же их самих из рук народного суда (т.-е. самосуда А. М.). Гуманность это вам повелевает»[1645].

Красная армия тыла

Только доверие рабочих и крестьян дало силу ВЧК… выполнить возложенную революцией на них задачу — сокрушить внутреннюю контрреволюцию…

Ф. Дзержинский[1646]

Функции органа борьбы с антигосударственными явлениями, после Октябрьской революции первоначально выполнял Петроградский Военно-революционный комитет (ПВРК), образованный 12 октября 1917 г. во главе с левым эсером П. Лазимиром и большевиком Н. Подвойским. После революции ВЦИК и целый ряд других правоохранительных органов сформировали свои бюро, комитеты и комиссии «по охране дорог», «по борьбе с погромами», «Следственной комиссии при ревтрибунале» и т. п.[1647] Создания специального органа для борьбы с контрреволюцией даже не планировалось, большевики просто не видели в этом необходимости.

Ситуация коренным образом изменится с началом саботажа чиновников, которые тем самым, указывал Усиевич, «делают все, чтобы уничтожить наши силы. Если не могли уничтожить нас в бою, то хотят поразить из-за угла»[1648], и одновременным началом контрреволюционного движения Корнилова, Каледина, Дутова… В ответ, 7 (20) декабря 1917 г. большевиками была создана специальная Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем (ВЧК). По словам одного из руководителей ВЧК Лациса: «Нужда в этом органе тем острее чувствовалась, что у Советской власти не было аппарата духовного перевоспитания. Отсюда строгая необходимость в аппарате принуждения и чистки. Это уже не плод теоретических умствований, а продиктованная жизнью необходимость…»[1649].

Деятельность ВЧК была поставлена под контроль Народных комиссариатов юстиции и внутренних дел, а так же президиума Петроградского Совета[1650]. С 31 января 1918 г. деятельность ВЧК была строго ограничена: розыском, пресечением и предупреждением преступлений, и завершалась на стадии передачи материалов в Следственную комиссию при суде (трибунале)[1651]. В заявлении Наркомюста говорилось: «Подавление или пресечение активных контрреволюционных выступлений должно войти в русло революционного правопорядка. Политические аресты, обыски, выемки должны производиться одной Следственной комиссией, состав которой должен публиковаться. Целью ее должно явиться только предание суду революционного трибунала…»[1652].

«В первые месяцы работы ВЧК в ее аппарате, по словам Лациса, насчитывалось всего 40 сотрудников; включая и шоферов и курьеров. Даже к моменту восстания левых эсеров в ВЧК число сотрудников доходило только до 120 человек. Если все же ВЧК осуществлял сравнительно большую работу, то главным образом благодаря содействию населения»[1653].

Основной проблемой, с которой столкнулись руководители ВЧК, был вопрос кадров: «Нас так мало для этой работы, — сокрушался заместитель Дзержинского Я. Петерс, — Мы вынуждены брать любого вызвавшегося, и невозможно узнать, кто наши истинные друзья, а кто — враги. Для меня физически невозможно даже внимательно прочитать каждую бумагу, которую меня просят подписать за день. Я вынужден доверять другим, и получается так, что я не знаю, кому верить»[1654].

Для большевиков, подтверждает Грациози, «важное значение приобрело всемерное выдвижение кадров из народа, позволявшее черпать ресурсы среди масс населения, чего не хотели и не могли делать белые. Именно этим путем плебейская революция, тот первый большевизм… проникла в структуры власти и оставила на них свой отпечаток»[1655]. В результате, как отмечает историк Волков, «в провинции грань между уголовными элементами и функционерами новой власти была, как правило, очень зыбкой, а часто ее вообще не было, так как последние состояли в значительной мере из первых»[1656].

Примером тому могло служить вспыхнувшее в марте 1919 г. на Волге самое крупное крестьянское «чапанное» восстание, охватившее Симбирскую и Самарскую губернии. Причина восстания, по словам П. Смидовича, заключалась в том, что власть в районах восстания «выродилась во власть коммунистов, причем весьма сомнительного качества», которые действовали помимо Советов через ЧК путем «произвола, насилия, угроз и избиений»[1657]. После этого, отмечает Павлюченков, становится ясно, почему все восстание прошло под лозунгами: «За Советскую власть», «За Октябрьскую революцию», но «Долой коммунистов!» В наказе своему делегату на мирные переговоры с властью крестьяне писали: мы «вынуждены были восстать не против советской власти, но против коммунистических банд с грязным прошлым и настоящим, которые вместо истинных проповедей грабили и разоряли крестьянское население»[1658].

И это было не единичным, а наоборот широко распространенным явлением, например, в постановлении Реввоентрибунала по делу Минской ЧК в феврале 1920 г. указывалось на ее «бесконтрольные расстрелы, взяточничество и откровенный бандитизм»[1659]. «Можно быть разных мнений о красном терроре, — писал современник событий большевик Ольминский, — но то, что сейчас творится в провинции, — это вовсе не красный террор, а сплошная уголовщина»[1660].

«Звали идейных людей, а в огромном большинстве шло отребье», признавал нарком юстиции Крыленко, «в Ч. К. проникают преступные элементы»[1661]. «Трагическая судьба всякой революции — в том числе и петровской, — отмечал эту закономерность И. Солоневич, — заключается в том, что она всегда строится на отбросах», «и никакой другой отбор был невозможен вовсе»[1662]. «Каждая революция, — подтверждал В. Воейков, — есть сочетание работы честных фанатиков, буйных помешанных и преступников»[1663]. Данную закономерность подчеркивал и О. Бальзак, который по итогам французской революции приходил к выводу, что «революции задумываются гениями, исполняются фанатиками, а используются преступниками».

Трагична эта судьба не только для революции, но и для контрреволюции: «Наблюдая современную жизнь развала, поражаешься одной явной аномалии, — отмечал В. Вернадский, — На поверхности, у власти и во главе лиц действующих, говорящих, как будто дающих тон — не лучшие, а худшие. Все воры, грабители, убийцы и преступные элементы во всех течениях выступили на поверхность. Они разбавили идеологов и идейных деятелей. Это особенно ярко сказывается в большевистском стане и строе — но то же самое мы наблюдаем и в кругу добровольцев и примыкающих к ним кругов. И здесь теряются идейные, честные люди. Жизнь выдвинула на поверхность испорченный, гнилой шлак, и он тянет за собой среднюю массу»[1664].

Отличительной особенностью большевиков стала их ожесточенная борьба с преступностью в собственных рядах — с «внутренним бандитизмом», проникшим в органы государственной власти. «В большевиках этот инстинкт государственности проснулся удивительно быстро…, — отмечал М. Пришвин, — Многозначительно явление, о котором официальная советская идеология умалчивала — «красный бандитизм»… В некоторых местностях эта опасность для советской власти даже считалась главной. Под суд шли, бывало, целые парторганизации — они для власти уже не были «родственниками»»[1665].

Специальным отделом ЧК