— Ну надо же, какие страсти…

— А как ты думал? Ты мужчина, тебе не понять! Знаешь, через что приходится — красивой женщине, в одиночку?!

— По-моему, ты утрируешь. Ты у нас красивая женщина и «поднималась» в одиночку. Ну и через что тебе пришлось пройти?

— Ну… Я — исключение. Мне просто очень повезло, что попала в хорошие руки… А тысячи других?! Гхм… В общем, она умненькая. Не хочет влачить жалкое существование и быть подстилкой у всех подряд влиятельных товарищей… Хочет быть подругой одного, но крутого… Гхм…

Тут Люба почему-то потупилась и дальше стала излагать сбивчиво:

— Ну… Ни в чем не нуждаться… Чтобы все было нормально… Не быть никому другому обязанной… Эмм… Может, возьмешь на постоянную основу…

— Какую основу, Люба? Ты бредишь, что ли?!

— Будет преданной и верной, как собака… — Люба вдруг всхлипнула, засопела, как обиженный ребенок, и стала тереть глаза. — Я разбираюсь в этом, ты уж поверь…

— Люба, ты чего?! Перебрала, что ли?

— Жалко девчонку — цветочек… Пропадет! — Люба залпом выпила мускат из фужера, промокнула платком глаза и прерывисто вздохнула: — Уже и так на нее там маслятся все, от декана до последних лаборантов… Там у них за оценки надо платить. Денег нет… Говорят: плати! Денег нет — давай натурой, а то будешь вся в двойках! Страшненьких и бедных платить не заставляют — никто на них и не зарится… А к этой цепляются все кому не лень! Суки!!!

— Тихо, тихо, успокойся… Разберемся как-нибудь. Посмотрим, что там у нас за королева.

— Хорошо, разбирайтесь… — Люба как-то странно — остро и пронзительно — глянула на Льва Карловича, потом опять потупилась и привычно положила ключи на стол. — Поехала я. Смотри, не обижай девочку…

Тот факт, что на этот раз паспорт и результаты анализов явлены не были, Лев Карлович как-то проигнорировал — привык доверять Любе, она ведь не обманет…

В данном случае паспорт был совсем не нужен. Анализы тоже. Как вошла в спальню — Лев Карлович так и прирос к креслу. Золотоволосая, румяная, стройная, ясноглазая… ну просто солнышко! Живое воплощение здоровья и красоты. Грудь налитая, торчком — вот-вот порвет бюстгальтер, осиная талия, умопомрачительный изгиб крутых бедер, длиннющие стройные ноги… Да сразу понятно, почему все цепляются и липнут! Господи, бывает же такая красота на свете…

— Ну что, «папочка»… Мне нести ахинею про «двойку» или сразу будем знакомиться?

…А голос ломкий, неровный, и грудь высокая трепетно вздымается… Волнуется дивчина! Под напускной бравадой прячет неуверенность и страх перед неизвестностью…

Анюта вела себя как опытная, разбитная дама — Люба, что ли, научила… Но, как оказалось, под напускной бравадой скрывалась не только неуверенность и страх перед неизвестностью. Еще там кое-что скрывалось — такого Лев Карлович даже и предположить не мог.

Когда все формальности сами собой утряслись и роковая черта была пройдена, оказалось, что Анюта… девочка!

Простыня была в крови, Анюта забилась в угол кровати, обняла подушку и, глотая слезы, смотрела на эту кровь с неподдельным ужасом в глазах:

— Ой, что ж это со мной такое… Я не умру?!

— Нет-нет, что ты! Я с тобой, девочка моя… — жарко шептал Лев Карлович, крепко прижимая к себе Анюту, как будто это было самое драгоценное сокровище в мире. — Я тебя защищу от всего… От всех… Я весь мир положу к твоим ногам…

Так… Опустим все дальнейшие трепетные подробности, скажем проще: Лев Карлович влюбился как мальчишка. Втрескался по самые уши!

Это было просто наваждение какое-то. Когда не был с Анютой, думал только о ней. Дом, семья, работа — все как-то самопроизвольно отодвинулось на второй план. Скажи ему кто раньше — никогда бы не поверил, что на старости лет такое возможно. Как будто вторую молодость подарили!

О бледненьких заморышах в клетчатых юбках даже и думать забыл, на других женщин смотрел насквозь, не видя их, сидел на совещании, в присутственных важных местах, не глядя подписи ставил на многомиллиардных договорах и все грезил наяву — Анечка, Анюта, свет мой небесный… Хоть часок рядом посидеть, не обязательно — постель, просто посмотреть на тебя, погладить, за ушко покусать…

Ух! Вот это чувство! Не к каждому снисходит такое, согласитесь, особенно после пятидесяти…

Любе поставил задачу: соорудить гнездышко. Выделил средства, сколько просила, не глядя и не считая. Люба справилась, приобрела отличную трехкомнатную квартиру в хорошем месте, обставила со вкусом, сказала, что оформила на Анюту.

Теперь Лев Карлович на «конспиративной квартире» и не появлялся. Без всяких инсценировок и ухищрений вечером сразу ехал к Анюте, предварительно позвонив жене: у меня запарка, буду к полуночи, ужинай одна…

Порой совершал глупости, никогда ранее ему не свойственные: средь бела дня, не прячась, ездил с Анютой по дорогим магазинам, кормил обедами в фешенебельных ресторанах — в рабочее время, между прочим, открыто и нагло! Анюта на людях (и не только на людях) вела себя нарочито вульгарно: громко болтала с напускным хохлятским «шоканьем», прилюдно целовала своего спутника и висла на нем.

Спутник все понимал, молча терпел и только улыбался: это не более чем защитная реакция на враждебный окружающий мир, система обороны хрупкой нежной души…

Просто терзало душу какое-то странное щемящее желание: показать всему миру, какое у него есть сокровище, как он счастлив, обладая этим чудом… Вспоминал с усмешкой свинорылого купчика на вечеринке у жены, с его «гарнитуром» из близняшек, и только головой качал. Понятно теперь, почему такие люди, вроде бы благоразумные, солидные, позволяют себе поступать таким образом. Однако, чтобы понять это, нужно самому испытать в полной мере, что это такое — не просто похоть и вожделение, а всепоглощающая поздняя любовь к прелестному юному созданию!

— Ну что ж — так оно в жизни и устроено… Седина в бороду — бес в ребро, — философски бормотал Лев Карлович, поглаживая вечерком бархатную попку своего сокровища. И, блаженно жмурясь, добавлял: — Стыдно-то как, господи… Но как приятно, черт подери…

* * *

В середине июня позвонила Люба:

— Приезжай вечерком, разговор есть…

Лев Карлович не стал уточнять, насчет чего разговор. Люба в курсе всего, знает, что теперь ее кумир к бледненьким коленкам равнодушен, весь целиком — в своей новой страсти. То есть разговор будет сугубо деловой, можно даже не опасаться, что притащит опять какое-нибудь юное создание, нуждающееся в ста баксах на пропитание.

Приехал в восемь вечера, сидел как на иголках, все посматривал на часы: хотел побыстрее разобраться с проблемами и мчаться к своему солнышку.

Люба, как обычно, была слегка «под градусом», но взволнована сверх меры — даже больше, чем в мае, когда привела Анюту.

— Что такое, Люба? Проблемы?

— Смотри, — Люба положила на стол видеокамеру с ЖК-дисплеем и включила воспроизведение.