— Все готово, сестренка. А папа где?

— На огороде. Повел мужчин показать, решил похвастаться талантами огородника.

С тех пор, как мэрия выделила нам небольшой клочок земли неподалеку, папа проводил на нем все свое время. Никто в семье не возражал — так целительно подействовала на него работа на земле. У него появились друзья-соседи, он зачастую и обедал там, возвращаясь только к вечеру и гордо выкладывая на стол овощи.

— Как ты думаешь, он рад тому, что я женюсь?

— Еще как рад! Он тобой гордится. Твоей работой, умом, умением держаться. Он молчит, не показывает своих чувств, но я слышала их разговор с мамой.

— Ты подслушиваешь у дверей?

— Поневоле. Чтобы не оказаться в один прекрасный день в самолете, летящем в Касабланку, с мужем лет под пятьдесят, — улыбнулась она.

Я крепко обнял сестренку, а она добавила:

— Знаешь… Я люблю Фадилу. — Тут Джамиля доверчиво подняла на меня глаза. — Я хотела бы быть на нее похожей.

— Она тоже тебя любит.

Фадила словно заворожила мою сестру, да и других домашних тоже. У Фадилы активная позиция, она работает в разных организациях, диплом юрфака позволяет ей говорить свободно и не стесняясь, и эта ее свобода производит ошеломляющее впечатление в обществе, где женщины чаще всего опускают глаза долу и прячутся в тени мужей. Кое-кто из родни считал, что она мне не подходит, что не будет хорошей женой, устроит мне трудную жизнь. Джамиля так не считала. Сестра нашла в моей будущей жене человека, которому могла довериться. Надеялась, что она поможет ей избежать принуждений традиционного уклада. Среди знакомых девушек Джамили несколько уже уехали в Марокко, чтобы выйти замуж за выбранных родителями женихов. Выбирали их совсем не по симпатии и не по характеру. Джамиле такое не грозило, наши родители не придерживались старинных правил, они приняли западный образ жизни. Но в последнее время отец становился все более религиозным, и Джамиля побаивалась, как бы он не поддался влиянию родни. Как только из девчонки она стала девушкой, все дальние родственники — кузены и племянники — сделались ее возможными женихами. Конечно, папа не станет принуждать дочь выходить замуж против ее воли, но знакомить с ними, безусловно, считает своей обязанностью.

— Фадила мне сказала, что завтра у нас в гостях будет много симпатичных молодых людей, — сообщила мне Джамиля со смехом.

— И что? Мне придется побыть для тебя старшим братом? — спросил я, грозя ей пальцем.

Она схватила мою руку и поцеловала.

— Я так счастлива за тебя!

Мне хотелось бы, чтобы Рафаэль был рядом в день моей свадьбы. Мы с ним не виделись после нашей встречи в кафе «Де ля Пост». Он женился в прошлом году и на свадьбу меня не пригласил. Мне почему-то это было горько. Я считал, что дружба, которая началась в детстве и прошла через юность, настоящая. Что она продлится до конца жизни, питаясь воспоминаниями, воскресая при каждом важном жизненном событии.

А на деле Рафаэль нашел себе новых друзей и позабыл обо мне.

Я мог бы пренебречь горьким осадком, воспользоваться случаем и попробовать вернуть нашу дружбу, но от общих друзей знал, что он стал членом сионистской организации, всерьез ударился в иудаизм. Он изменился, и я не был уверен, что мне понравится новый Рафаэль. Еще в лицее мы как-то заговорили о своих будущих свадьбах, и Рафаэль посмеялся: «Представляешь, еврей свидетель у своего друга мусульманина?»

Это было давно. Мы тогда были другими.

Девяностые годы можно было бы назвать годами стабильности. Я утвердился в жизни, всерьез почувствовал себя взрослым, не чурался обязанностей, брал на себя ответственность, жил счастливой семейной жизнью, которая стала еще полнее с рождением трех моих детей.

Я ощущал себя сильным: у меня были семья, работа, будущее. Однако новая вспышка антисемитизма поколебала мою не слишком прочную безмятежность. Антисемитизм многолик, он наращивает возможности проникать и вредить повсюду, отравляет своим ядом умы и помыслы.

Происходящие события вновь пробудили во мне сомнения и опасения, вновь подрезали крылья моей мечте о мирном будущем.

На протяжении этих лет мне с немалым трудом пришлось смириться с истиной: иудаизм несовместим с беззаботностью.

До каких низостей способен дойти антисемитизм?

Вопрос праздный: история уже на него ответила.

После ужасов, совершенных нацистами, антисемитизм на некоторое время стушевался, заявлял о себе косвенно, а затем снова приободрился, забурлил в головах, перестал стесняться бранных слов, физических действий, призывов к уничтожению… После розовой зари надежд 1981 года Францию накрыл коричневый туман, и отдельные граждане стали громко говорить то, о чем тихо думали, называя газовые камеры исторической частностью, упрекая СМИ за большое количество в них евреев, позволяя себе некрасиво играть словами, давать волю недостойным речам. Разумеется, благодаря этим ненавистникам мы получили возможность познакомиться со своими врагами, понять, на что они способны, научиться держать оборону. Но никто и представить себе не мог, что ненависть в один прекрасный день подаст руку низости, и еврейское кладбище будет осквернено, что будет совершено надругательство над могилами, выкопаны усопшие и одного из них проткнут колом! Нам показали, что гнусное чудовище, как говорили когда-то, проснулось.

— Это не арабы, — твердо заявил Марк. — У арабов есть совесть, они уважают мертвых.

Дан открыл было рот, чтобы ему возразить, но спохватился.

— Скорее всего, ты прав. Это нацики. Только они способны на такую трусость и подлость. Поднять руку на мертвых!

Что можно было сказать о таком ужасе? Никакими словами не описать то, что мы переживали.

И на этот раз общественное мнение было с нами заодно. Похоже, искренне.

Мы встретились с французами на манифестации и молча шли рядом, слушая эхо шагов и пытаясь понять, принимает или отвергает нас, живых и мертвых, земля Франции.

Снаряды сыплются на Израиль. Саддам Хусейн выполнил свою угрозу.

Наши израильские друзья делятся с нами своими страхами и надеждами. Одни боятся СКАДов и причиненных ими разрушений, другие уповают на ЦАХАЛ и ее командующих, которые непременно должны образумить безумного иракского диктатора. Мы во Франции со стесненным сердцем ловим новости и молимся за жизнь израильтян.

Иерусалим, Тель-Авив ни при чем в этой войне. Саддам Хусейн, только что взявший Кувейт, надеется нанести ущерб Соединенным Штатам, бомбя его союзника. Еще он надеется, что, победив, все враги еврейского государства станут его союзниками. Ненависть к Израилю будет наименьшим общим знаменателем мусульман, и он намерен обратить эту ненависть в свою пользу.