Через полчаса после того, как Усикава заснул, Тэнго вернулся со встречи с Комацу. Почистил зубы, повесил на плечики провонявший никотином пиджак, переоделся в пижаму, лег спать. И спал до двух ночи, пока не раздался звонок и ему не сообщили о смерти отца.

Проснулся Усикава в понедельник, в девятом часу, когда Тэнго уже досыпал в вагоне экспресса на Татэяму. Заступив на свою вахту за камерой, Усикава ждал, когда же Тэнго выйдет из дома, чтобы ехать в колледж. Но Тэнго так и не появился. К первому часу дня Усикава отчаялся, позвонил из ближайшего автомата в колледж и поинтересовался, состоятся ли сегодня по расписанию лекции господина Каваны.

— Лекций Каваны-сэнсэя сегодня не будет, — сообщил ему в трубке женский голос. — Вчера вечером у него в семье произошло несчастье.

Поблагодарив, Усикава повесил трубку.

Несчастье в семье? — задумался Усикава. Но из семьи у Тэнго — только отец, бывший сборщик взносов за «Эн-эйч-кей». Который лечится в каком-то пансионате у черта на куличках. И Тэнго навещал его совсем недавно — вернулся всего пару дней назад. Выходит, отец скончался. Значит, Тэнго снова уехал из Токио. Скорее всего, вышел из дома, пока я спал. И с чего это я, черт возьми, так долго и крепко спал?

Таким образом, Тэнго остался в этом мире совсем один. От роду был одиноким, а теперь и подавно — один как перст. Его мать задушили на горячих источниках в префектуре Нагано, когда мальчику не было и двух лет. Убийцу так и не поймали. Бросив мужа и забрав с собою маленького Тэнго, она сбежала с этим молодым человеком из дома. Классический адюльтер с исчезновением. Какое старое слово — «адюльтер». Сейчас его уже Никто не употребляет… Почему тот парень убил ее — неизвестно. И даже не ясно, он ли настоящий убийца. Ее обнаружили в номере гостиницы, задушенную поясом от ночного халата, а мужчина, который сопровождал ее, куда-то исчез. Понятно, что подозрение пало на него. На том все и закончилось. Получив сообщение о трагедии, отец приехал из Итикавы и увез всеми брошенного младенца домой.

Наверно, я должен был рассказать об этом Тэнго. Разумеется, он имеет право знать, что случилось на самом деле. Но он сказал, что не хочет слышать ни слова о своей матери из уст такого человека, как я. Поэтому я ничего и не рассказал. Что поделаешь. Это его проблема, не моя.

Мне, в любом случае, остается одно: следить дальше за подъездом этого дома. Вчера вечером здесь появилась незнакомка, по всем признакам похожая на Аомамэ. Доказательств того, что это она, пока нет, но вероятность необычайно велика. Это мне подсказывает моя плешивая приплюснутая голова. На вид, конечно, она не ахти, зато обладает чутьем новейшего суперрадара. И если эта женщина и вправду Аомамэ, значит, вскоре она опять навестит Тэнго. О смерти Каваны-старшего она, похоже, еще не знает. Как видно, что-то мешает им общаться по телефону Скорее всего, Тэнго получил печальное известие ночью и уехал на рассвете. В таком случае, она непременно придет сюда снова. У нее какое-то важное дело, ради которого она готова приходить сюда всем опасностям вопреки. Вот почему в следующий раз нужно проследить за ней до самого ее убежища. И к этому стоит хорошенько подготовиться заранее.

Может, таким образом я разгадаю и тайну появления в небе второй луны? Было бы любопытно… Хотя нет — конечно же, это вопрос второстепенный. Моя главная задача — вычислить, где прячется Аомамэ. И подать информацию «на тарелочке» двум верзилам, с которыми лучше не связываться. А до того, как это произойдет, будь на небе хоть десять лун, я должен оставаться реалистом. Все-таки я — это я, и в этом моя сила.

Зайдя в фотомастерскую возле станции, Усикава отдал в проявку пять пленок по тридцать шесть кадров. А получив фотографии, зашел в ближайший семейный ресторанчик и, ужиная цыпленком-карри, разложил все снимки по датам. Почти все лица на этих кадрах были знакомы до оскомины. И только три представляли для него интерес: Фукаэри, Тэнго и незнакомки, вышедшей из подъезда вчера вечером.

Наткнувшись на взгляд Фукаэри, Усикава напрягся. Казалось, девчонка смотрит с фотографии прямо ему в глаза. Никакого сомнения: эта пигалица знала, что Усикава — здесь. Наблюдает за ней. И, наверное, снимает ее скрытой камерой. Об этом ясно и недвусмысленно сообщали ее чистые глаза. Она видела все и отнюдь не одобряла того, что он делает. Ее взгляд, как игла, прошивал его сердце насквозь. Тому, чем он занимался, не было оправдания. Но в то же время она не осуждала и не презирала Усикаву. В каком-то смысле эти сногсшибательные глаза его даже прощали… Точнее — нет, не прощали. Глаза эти словно жалели его. Видели, как низко он пал, и выражали ему соболезнование.

Случилось все очень быстро. В то утро, выйдя во двор, Фукаэри посмотрела сперва на верхушку столба; затем, резко обернувшись, перевела взгляд на зашторенное окно, за которым прятался Усикава, — и, уставившись прямо в глазок замаскированного объектива, заглянула Усикаве в самое сердце. А потом ушла. Время застыло на месте — и потекло опять. Эта странная пауза длилась от силы минуты три, но девчонка успела исследовать все закоулки его души, разглядела там всю грязь и всю низость, а затем подарила ему свое безмолвное сострадание — и исчезла.

От этого взгляда Усикава ощутил под ребрами острую боль, словно его пронзают огромной иглой для починки татами. Он вдруг отчетливо ощутил, в какого мерзкого извращенца превратился. И обижаться тут не на что. Потому что он — действительно мерзкий извращенец. Но чистый, полный искреннего сожаления взгляд Фукаэри низверг его в бездну невыносимого отчаяния. Уж лучше бы она упрекала, презирала, обвиняла, проклинала его. А то и сразу огрела по голове бейсбольной битой. Он вынес бы что угодно — но только не это.

Куда проще иметь дело с тем же Тэнго. На фотографиях он стоял у подъезда, повернувшись в сторону Усикавы. И, как и Фукаэри, внимательно оглядывался по сторонам. Но во взгляде Тэнго не было ничего примечательного. Этот наивный, бесхитростный взгляд не способен заметить ни спрятанной за шторами камеры, ни Усикавы с пультом в руке.

Затем Усикава сосредоточился на снимках загадочной незнакомки. Фотографий с нею получилось три. Бейсбольная кепка, очки в черной оправе, серый шарф до самого носа. Черты лица неразборчивы. На всех кадpax освещение ни к черту, плюс козырек кепки отбрасывает тень на лицо. Тем не менее эта женщина по всем параметрам совпадала с тем образом Аомамэ, который Усикава уже для себя составил. Зажав в руке все три фото веером наподобие игральных карт, он долго разглядывал каждую по очереди. И чем дольше смотрел, тем больше убеждался: эта женщина — не кто иная, как Аомамэ.

Он подозвал официантку и спросил, что у них сегодня на десерт. Персиковый пирог, ответила та. Усикава заказал пирог и чашку кофе.

«Если это не Аомамэ, — размышлял он в ожидании пирога, — шанса найти женщину с такой фамилией мне не видать, как своих ушей».

Пирог испекли куда лучше, чем он ожидал. Сочная фруктовая мякоть под румяной хрустящей корочкой. Сам персик, конечно, из банки, но для десерта в семейном ресторанчике недурно. Усикава съел пирог до последней крошки, допил кофе и, весьма удовлетворенный, вышел на улицу. Накупив в супермаркете продуктов на три дня вперед, он вернулся в квартиру и снова уселся за камеру.