Тэнго убрал фотографию в конверт и задумался. Что же получается? Отец берег этот снимок до самой смерти. Значит, памятью о матери дорожил. К тому времени, когда Тэнго начал соображать, его мать уже скончалась. По данным адвоката, Тэнго — единственный ребенок, которого она родила от отца, сборщика взносов из «Эн-эйч-кей». Факт, подтвержденный выпиской из родословной. И все же документ из мэрии не может гарантировать того, что этот человек — его биологический отец.

— У меня нет сына, — заявил отец перед тем, как впасть в глубокую кому.

— Кто же я для тебя? — спросил Тэнго.

— Никто, — ответил он прямо и однозначно.

Услышав эти слова, Тэнго уверовал в то, что между ним и этим человеком кровного родства быть не может. И решил, что наконец-то освободился от тяжких оков. Но теперь он уже не знал, верить словам отца или нет.

— Я — никто, — повторил Тэнго вслух.

И тут он понял, что молодая мать на фотографии поразительно похожа на его замужнюю подругу. Кёко Ясуда — вот как ее звали… Чтобы унять закипающий мозг, он надавил кончиком пальца на точку между бровями. И снова достал из конверта фотографию. Маленький нос, припухшие губы. Слегка выступающий подбородок. Прическа другая, почему он сразу и не понял, — но лица действительно очень схожи. Что же это, черт побери, может значить?

Почему отец решил после смерти передать ему эту фотографию? При жизни он не сообщал о матери вообще ничего. Факт существования семейного фото скрывал. И лишь напоследок без всяких объяснений вложил этот блеклый старый снимок в руку Тэнго. Зачем? Чтоб избавить сына от страданий — или еще больше запутать?

Одно было ясно: фотокарточку эту отец комментировать не собирался. Ни до своей смерти, ни после. «Вот тебе, сын, фотография, — словно говорил он Тэнго. — Остальное додумывай сам».

Тэнго завалился навзничь на голый матрас и посмотрел в потолок — фанерный, окрашенный белой краской. Ни сучков, ни текстуры — лишь десяток длинных швов между белыми листами. Вот что буравил отец ввалившимися глазами все последние месяцы жизни. А может, его глаза уже не видели ничего. В любом случае, взгляд его был направлен туда, видел он при этом что-либо или нет.

Зажмурившись, Тэнго представил, как лежит здесь и медленно умирает. Однако для здорового тридцатилетнего мужчины смерть оставалась далеко за пределами воображения. Тогда он открыл глаза и, еле дыша, стал следить, как по стене сползает отсвет заходящего солнца. Он старался не думать ни о чем, и это оказалось несложно. Слишком много усталости скопилось в голове. Так много, что заснуть не удавалось, как ни старайся.

Ближе к шести пришла сестра Оомура и сообщила, что в столовой ему приготовили поесть. Тэнго ответил, что не голоден, но дородная медсестра не отступала. Все настаивала на том, чтобы он хоть червячка заморил. Почти приказывала. Все-таки в искусстве повелевать, когда дело касается здоровья и жизни собеседника, она была настоящей профи. А противиться логически убедительным приказам, особенно от женщин старше него, Тэнго никогда не умел.

Они спустились по лестнице в столовую, где встретили Куми Адати. Сестры Тамуры не было. Тэнго сел за столик вместе с сестрами Адати и Оомурой. Съел немного салата и вареных овощей, похлебал супа-мисо с луком и мидиями. Выпил горячего чая.

— Когда кремация? — спросила Куми Адати.

— Завтра в час, — ответил Тэнго. — Потом, наверно, сразу вернусь в Токио. Работа ждет.

— А кроме тебя, кто еще будет на кремации?

— Да, наверное, никого. Только я.

— Ты не против, если я тоже приду?

— На кремацию моего отца? — удивился Тэнго.

— Да. Если серьезно, твой отец мне очень нравился.

Тэнго невольно отложил палочки для еды и уставился на медсестру. Неужели она говорит о его отце?

— И чем же, например?

— Он был честным и не говорил ничего лишнего, — ответила она. — И в этом очень походил на моего папу.

— Хм… — протянул Тэнго.

— Мой отец был рыбаком. Умер, не дожив до пятидесяти.

— Погиб в море?

— Нет. Скончался от рака легких. Слишком много курил. Не знаю, почему, но все рыбаки — заядлые курильщики. Дымят не переставая…

Тэнго задумался.

— Может, лучше бы мой отец тоже был рыбаком.

— Почему ты так думаешь?

— Почему? — переспросил он. — Да просто так показалось. Что лучше б он был рыбаком, а не сборщиком взносов за телевидение.

— И тогда бы тебе легче было с ним общаться?

— По крайней мере, многое в моей жизни сложилось бы иначе.

Тэнго представил, как он, маленький мальчик, воскресным утром выходит с отцом на лодке в открытое море. Суровый ветер Тихого океана, соленые брызги в лицо. Монотонный рокот дизеля, едкий запах рыбацких сетей. Тяжелая, опасная работа. Малейший промах смертелен. Но в отличие от выбивания взносов за «Эн-эйч-кей», работа осмысленная и естественная.

— Но ведь собирать взносы за телевидение, наверное, тоже работа не из легких? — уточнила сестра Оомура, уплетая рыбу, запеченную с овощами.

— Пожалуй, — согласился Тэнго. По крайней мере, для него эта работа оказалась невыносимой.

— Но твой отец с ней справлялся успешно, так ведь? — сказала Куми Адати.

— Думаю, даже слишком успешно, — ответил Тэнго.

— И грамоты получал, — добавила Куми Адати.

— Ах да, совсем забыла… — Сестра Оомура вдруг отложила палочки. — Ужас. Такая важная вещь — и совсем вылетела из памяти! Подожди меня здесь. Я должна передать тебе кое-что сегодня и никак не позже.

Вытерев губы платочком, она встала из-за стола, не доев, и быстро вышла из столовой.

— Что еще за важная вещь? — склонив голову набок, спросила Куми Адати.

Но Тэнго, конечно, этого даже не представлял.

Ожидая сестру Оомуру он набивал рот салатом. Едоков в столовой было пока немного. За одним столиком — трое стариков, которые все время молчали. За другим ужинал седой мужчина в белом халате, сосредоточенно читая вечернюю газету.

Наконец сестра Оомура вернулась — так же торопливо, как вышла, — держа в руках бумажный пакет из универмага. Раскрыв его, она вынула аккуратно сложенную униформу.

— Примерно с год назад, когда твой отец был в сознании, он передал мне это на хранение, — сказала дородная медсестра. — Просил, чтобы в гроб его положили в этой форме. Поэтому я отдала ее в чистку, посыпала нафталином и хранила все это время.

Униформу служащего «Эн-эйч-кей» Тэнго не перепутал бы ни с какой другой формой на свете. Брюки тщательно выглажены. Ткань отдает нафталином. На несколько секунд Тэнго потерял дар речи.

— Он хотел, чтобы его кремировали в этой одежде, — добавила сестра Оомура и, аккуратно сложив униформу, убрала ее обратно в пакет. — Поэтому сегодня я должна передать ее тебе. Завтра принеси эту форму в похоронное бюро и попроси, чтобы отца в нее переодели.