Странно, но вид дыр в стене так на меня повлиял, что, когда мы спускаемся вниз, Николаич воздерживается от нравоучений.

— Близко прошло?

— А что, заметно?

— Еще как. Вы бы хоть отряхнулись. В пылище, как мельник. Да и мордасами побледнели. Голова не кружится?

— Ну да, близко. Не успели бы залечь — поймали бы. А с головой все в порядке.

— Ага, там же кость, чему болеть. Вроде — все. Негусто тут сил противника было.

— Что — две группы и все?

— Три. Одну на подступах «емельяненки» раскромсали.

— Какие «емельяненки»?

— Позывной у вертолетчиков «Емельяненко».

— Гм… А откуда вертолеты и кто это такой?

— Вертолеты — гвардполк под Приморском. А Емельяненко — что, действительно не знаете?

— Не знаю.

— Бои без правил. Чемпион. Красиво ведет бой, по-мужски. Бьет метко, противники потом не встают. Да и братан его — тоже кремень. Видно, командир вертолетчиков — поклонник.

— Ну да, видел, как БТР они уделали.

— Что за ребячество! Делать больше нечего — под прицелом в окно высовываться!

— Ну я не в окно — в дырку от пули…

— Глупость! А еще бы раз влепили?

— Не, они по Вовке уже стреляли.

— Вот же олухи царя небесного! Хороши! Счастье, что у людоедов за пулеметами неуч сидел…

— Николаич, честно, выводы мы сделали.

— Да уж, хотелось бы верить, — качает с сокрушенным видом головой Николаич.

Вовка возвращается расстроенный. Опять напускается на Сашу, его с трудом успокаивают. Решает все Серега, заявивший, что не факт, кто бы в кого попал — пулеметчик Вовкиного БТР или его противник.

— Парень божился, что попадет!

— Похоже, тебе девушкой бы родиться, Вовик, — иронично заявляет Серега.

— С чего это? — ерепенится Вовка.

— А клятвам веришь. Детский сад, штаны на лямках! С первой очереди поймать в проекции стрелка и водятла — это тебе не баранку крутить! Я и то бы клясться не стал на встречных-то курсах. А ты уши, похоже, развесил, как маленький. Честно слово.

— Все равно обидно!

— Что, все вдрызг?

— Ну не все. Но ремонта там до Евгении Марковны!

— Это кто такая? — покупается наивный Саша.

Вовка, несмотря на свой незначительный рост, ухитряется глянуть на более высокого Сашу сверху вниз:

— Это — Бенина мама!

— А Беня кто такой? — продолжает тупить Саша. Все невольно прыскают.

— Ну это эвфемизм называется. Типа елкина хвоста или ешкина кота, — пытаюсь я спасти положение.

Ребята начинают откровенно ржать. Напряжение боя отпустило, накатила расслабуха. Саша смущается.

— Ты б, Вовик, все ж поконкретнее. Мыть-то там много, это ясно, а по железу что?

— Двигло цело. А пулеметы гавкнулись. Патроны я, правда, помылил — вон в сумке.

— Не побоялся, что кто тяпнет?

— Рагу не кусается. А там — рагу. Кто мог — удрал.

— Охотнички, пойдем пройдемся, — заявляет пришедший с улицы сапер.

— А что?

— Арифметика. Было три группы. Одна попала вертолетам на зубы за заводом, в лесу. Вторая — вон стоит и лежит. А третью мы по дороге подловили, в пешем строю. Это что значит?

— Получается так, что тут где-то еще БТР стоит исправный и заправленный.

— И мы знаем — где.

— Язык рассказал?

— Ага. Полезный язычок попался.

— Это хорошо.

Наш язык, который Пендрила, начинает мычать и возить ногами по грязному полу. Мутабор заинтересованно смотрит на него, потом поднимает зубастую харю:

— Хессих! Фффреффя!

— Мины. Очистка, — спокойно отвечает сапер.

— Ххррня! — коронным словом опровергает морф, показывая свою дырявую лапу.

— Проблема, — так же невозмутимо парирует сапер, показывая свой целый сапожище.

Мутабор как-то съеживается и отворачивается.

— Так, тут кого оставляем?

— Этих двоих, доктора. Саша пусть тоже тут будет на связи. Лекарь ухитрился рацию раздавить.

— Интересно, как?

— Ну-у… умеючи можно и член сломать.

— Тоже верно. Тогда от нас — тоже язык и в усиление два человека. Все, двинули, а то обскачут.

Второй язык, тот, которого удалось взять из выбежавшей нам навстречу группы, старается забиться подальше от морфа. Его конвой, наше усиление, располагается у двери, недвусмысленно взяв на прицел вход — мало ли кто явится. Старший из них — седой грузный мужик глазами показывает Саше на морфа, держи его, дескать. Саша перемещает ствол автомата.

Морф этого не замечает. Он вытащил из-под пальто детские ручки и сидит, поглаживает их своими лапами. По-моему, он задумался, если можно такое сказать про эту страхолюдину. И то, как он поглаживает эти детские мертвые ручонки, приштопанные к его груди, — как-то сильно действует на меня. Бывают такие моменты, когда словами и не объяснишь, что почувствовал. Глупо получится. Или фальшиво. Только после этого по-другому себя ведешь.

На Пулковских высотах у найденного в осыпавшемся блиндаже времен Отечественной войны бойца с молодыми крепкими зубами нашли копеечное круглое зеркальце. Такие продавались перед войной, и мы встречали их часто — сантиметров восемь в диаметре, стекляшка сзади защищает зеркальный слой, под ней — какая-нибудь картинка, а скреплено все жестяной рамочкой. Боров, перед тем как выкинуть эту фигню в отвал, просто по привычке теранул пальцем, а потом махнул нам рукой. Зеркало уже все съелось, а вот с обратной стороны оказалось с тремя маленькими фото на обороте под стеклышком — мужчина в железнодорожной тужурке, женщина в платочке и молоденькая симпатичная девчонка в пилотке.

А кроме вязаных шерстяных носков, прокрасивших кости голеней синим цветом, да горстки пуговиц больше ничего и не было у бойца. Так и не поняли — тогда я еще понятия не имел, как определять принадлежность скелета к мужскому или женскому типу — была это девчонка с фото или ее дружок.

Мы после этого и нескольких подобных случаев копать стали только немецкие окопы. Совпало как-то… И у моих родителей, тщательно выкидывавших все копаное добро, — тоже рука не поднялась выбросить это зеркальце… Так и долежало. Сейчас оно в музее кафедры судебной медицины института.

Вот и ручки эти… Тоже… Как тот скелет с зеркальцем и носками домашней вязки…

Тем временем к нам прибегает связист-ботан. Командир группы требует саперов, чтоб они обеспечили безопасность на территории — в принципе сейчас понятно более-менее, в каких корпусах люди, а где пусто или зомби. Опасение, что опять повторится выпуск зомби в толпу освобожденных — не исчезло.