Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ни на грамм. Автобус, кстати, вот он стоит.
Автобус действительно стоит, и под ним увеличивается темная лужа.
Сапер тем временем машет нам от двери. Чисто, можно заходить. Внутри темно и запашок совсем неуместный для медпункта. Пахнет, черт его дери, ацетоном и мертвечиной. И еще одеколоном или духами — ну совсем как в морге.
Сапер опять-таки подсвечивает своей указкой в придачу к нашим фонарям. Выходим из коридорчика в помещение, толком не успеваю что-нибудь заметить, кроме какой-то мебели, как сзади меня сильно толкает кто-то. Отлетаю к стене, прямо передо мной возникает куча-мала из нескольких человек.
Николаич не ввязывается в свалку. По его примеру пытаюсь охватить лучом фонаря комнату. Совершенно неожиданно за кучей из возящихся людей вижу — совсем близко — тянущего руки зомби. Стрелять не могу — зацеплю кого-нибудь из дерущихся, дергаюсь вбок, сталкиваемся с Николаичем.
— Стойте, стойте! Оно на цепи. Не дотянется!
Ребята начинают подниматься с пола. Предпоследним встает Филя, от души навешивает пендаля по ребрам лежащему ничком голому вивисектору.
— Получается так, что надумал соскочить, фрукт.
— Ага. А еще и кого из нас бы тяпнула.
Филя добавляет лежащему по ребрам еще раз.
Теперь мы все смотрим на прикованного к стенке на цепь зомби.
Филя собирается добавить еще разик. Но я его останавливаю. Реанимацию проводить клиенту со сломанными ребрами сложно, а теперь я уверен, что буду заниматься этим столько раз, сколько выдержит пленник.
Зомби, тупо пытающийся дотянуться до нас руками, — девчонка лет одиннадцати. Голая, если не считать драных сетчатых чулок и какой-то латексной фигни из БДСМ[68]атрибутики. Лихо накрашена, но макияж смазан и на мертвом лице жутко смотрится. А в остальном — обычный, голодный ходячий мертвец. Только вот в садомазонаряде я мертвецов не видал раньше.
Совсем рядом, буквально за стенкой, начинает знакомо как-то тарабанить движок. Кто-то щелкает выключателем — вспыхивают лампочки. Жмурюсь, вспоминая, что вообще-то учили один глаз в темноте прикрывать, на случай внезапной засветки.
— Йопта! — говорит кто-то из наших.
Ни хрена это не медпункт. Бред дурацкий, а не медпункт. Да, есть операционный стол, кое-какие аппараты, обшарпанное древнее гинекологическое кресло, столик с инструментарием — но в зальчике тут же здоровенное ложе, покрытое черными простынями, — и задрапировано густо-алым блескучим материалом — видно, кто-то разматывал прямо из рулона и приколачивал гвоздями к стенке. Получился стиль «Мерилина Мэнсона»[69]в провинциальном исполнении.
С улицы заходит Вовка с седоватым сапером — ясно, кто генератор врубил.
— Эй, осторожно, там девчонка на цепи.
Вовка равнодушно проскальзывает взглядом по зомбачке, зато сексодром его определенно заинтересовывает. А седоватый сапер — наоборот, словно даже и цепенеет немного.
— Хрреммя… — напоминает о себе Мутабор.
— Получается так, что пора. Принайтовывайте этого к столу.
— «Старшой», тут шестнадцать матрасов стопками! — не к месту вклинивается Вовка.
— Потом!
Неохотно оставив распотрошенное лежбище, он продолжает осмотр на предмет «что бы нам отсюда свистнуть» — вид у него, как у охотничьей собаки.
А мне пора думать, как оно все выполнять. После мертвой девчонки, наверное, ни у кого в нашей группе не возникает сомнений в том, что определенная справедливость в подходе морфа к своему создателю есть.
— Николаич! Тут живые!
— Не отвлекаться! Этого без присмотра не оставлять!
Очень вовремя сказано — потому как уж больно у Вовки голос удивленный. А наш водитель довольно тертый калач, его удивить сложно.
В маленькой комнатушке, где еле-еле помещается матрасик, еще две девчонки, ну, может, чуток постарше, чем сидящая на цепи. Но так же одетые, то есть скорее — раздетые. С тем же БДСМ уклоном. Одна в ужасе забилась в угол, закрыв голову руками, вторая тоже напугалась, но держится лучше.
— Да продлится жизнь вечно! — бойко тарабанит она.
— Это ты к чему?
Девчонка немного теряется и, по-моему, начинает радоваться, но боится это показать.
— Э-э-э… вы — всеблагие?
— Получается, что мы тебя не понимаем. Мы из Кронштадта. Вышибали отсюда сегодня каких-то уродов.
— То есть вы — не всеблагие?
— Нет. А всеблагие — это кто?
— Вау! Круто! — Девчонка с размаху кидается обнимать Николаича.
«Старшой» некоторое время стоит с нелепо разведенными руками — вроде как было хотел ее обнять ответно, да смутился — девчонка-то голая практически.
— Так кто это — всеблагие?
— Да говнюки эти, молельщики.
— А ты кто?
Девчонка криво ухмыляется:
— Я — парное мясо.
— А подружка твоя?
— Гонишь, папик. Какая она мне подружка! Она — старое мясо.
— То есть? И давай по-людски говори.
— Маста меня привел. Сказал — кто лучше ублажит, тот живет. Я ублажила лучше. Так что сегодня ее — в кормушку. У нее вроде крыша поехала, пока ожидала.
— А на цепи кто?
— Я откуда знаю? Наверно, предыдущая.
— А Маста — это кто?
— Хозяин наш местный. Крутяка тут строил, прыщ сифозный!
— Вафлистка дешевая! — доносится голос вивисектора. Видно, скотч отлепился.
Девчонка в ответ выдает тираду, скорее подходящую заскорузлому портовому грузчику. Меня особенно удивляет, что ее, по-видимому, искренне оскорбил только эпитет «дешевая»!
— Эй, девочка, ты все-таки со взрослыми говоришь, язычок-то придержи, а?
«Красотка» отлипает от Николаича, меряет глазами сказавшего это Серегу и невинным голоском отвечает:
— Я, дяденька, два года в элитном эскорте работаю. Так что кто взрослый тут — вопрос большой. А этому козлу можно слегонца в кису насыпать? Я быро!
— Насчет Масты, как ты его величаешь, планы другие. А элитный эскорт, это ты имеешь в виду…
— Ага. Именно это.
И девчонка, по своей фигуре скорее похожая на лягушонка, принимает вызывающую позу, которая, может, и сработала бы как надо, будь она взрослой, но тут вызывает скорее желание накинуть на эту нелепицу худенькую какое-нибудь покрывало потеплее.