Зная умение подруги выжимать деньги буквально из воздуха, императрица и назначила ее на пост. Екатерина Романовна начала сдавать часть площадей академии. Не побоявшись молвы, пустила с молотка ветхие академические мундиры. Их полагалось раздать нищим. Но княгиня считала копейку. Существует анекдот о том, как она продала за пять рублей своему старинному приятелю Александру Строганову книгу с дарственной надписью от автора, спохватилась, попросила вернуть издание, обещая заменить его другим, но послала тот же экземпляр, только с вырванной страницей.

Очень болезненным для Дашковой стал конфликт с генерал-прокурором Сената Вяземским, случившийся в первые же месяцы ее директорства. По должности Вяземский обязан был следить за расходом казенных средств. Исследуя запутанные дела академии, сенатская ревизия выделила два источника доходов: из казны и за счет собственной хозяйственной деятельности (так называемые экономические). Вяземский затребовал отчет по обоим пунктам. Со своей точки зрения, он был прав: любая собственность академии — суть казенная. Однако контроль Сената над коммерческими проектами лишал учреждение самостоятельности, а любое дело превращал в волокиту. Дашкова выступила против предоставления Вяземскому информации по «экономическим» деньгам, темпераментно отстаивая право директора на свое усмотрение распределять эти фонды. «Я немедленно же написала императрице, прося ее об отставке… Я не могла позволить генерал-прокурору присваивать права директора… и еще менее набрасывать тень на мое бескорыстие»{738}. В том же ключе княгиня писала и Безбородко: «Вы, надеюсь, содрогнетесь, вообразя себе, какое я страдание должна чувствовать»; «Я предпочту смерть бесчестью моего места»{739}.

Устав от жалоб с двух сторон, Екатерина II приняла соломоново решение: княгине приказали ежемесячно подавать краткие ведомости об «экономических» суммах, то есть указывать не всё. И Сенат получал документы, и академия оставалась при неучтенных доходах. И волки сыты, и овцы целы. В «Записках» княгиня отмечала, что из-за претензий Вяземского стала испытывать к своей должности «отвращение». Генерал-прокурор Сената, ценимый императрицей именно за въедливый контроль над расходованием казенных средств, стал на долгие годы неприятелем княгини. Вскоре после первого столкновения он инициировал второе.

Теперь дело касалось жалованья княгини. Домашнее, согласно указу императрицы, получал три тысячи рублей в год. Но штатное расписание Академии наук предусматривало для директора только две тысячи. Дашкова добивалась повышения, считая, что ее предшественник делал меньше, а получал больше. Генерал-прокурор настаивал, что при теперешних «худых» делах академии следует экономить. Раздражение росло. В разгар конфликта, в ноябре 1783 года, императрица вмешалась и выдала старой подруге 25 тысяч рублей из «своей шкатулки» якобы на строительство загородного дома. Ими можно было компенсировать недостачу, даже если бы Екатерина Романовна прослужила в должности директора четверть века.

Но княгиню не устраивало такое половинчатое решение. Она продолжала добиваться официального признания своих прав и 8 января 1784 года получила указ императрицы, согласно которому ее жалованье возросло до трех тысяч. Можно трактовать эту победу над Сенатом как акт уважения к себе{740}. Можно вспомнить о праве женщины получать равную плату за равный труд. А можно отметить: при княгине остались и 25 тысяч государыни, и новое жалованье из казны. «Меня осыпали знаками внимания, — вспоминала она, — которые, не имея действительной ценности, все же… порождали много врагов при дворе, несмотря на то, что мое состояние оставалось всегда ниже среднего»{741}.

За первый же год в новой должности Дашковой удалось добиться очень многого[32]. Конечно, милость императрицы открывала перед ней любые двери. Но значительная часть инициатив исходила от самой княгини. Она видела европейские научные учреждения и старалась поднять планку Петербургской академии до нужного уровня.

Именно при Дашковой была установлена практика так называемого обязательного экземпляра: отныне все типографии, как государственные, так и частные, присылали в библиотеку Академии наук по оттиску каждого издания.

Чтобы познакомиться с немногочисленными студентами академической гимназии, княгиня установила их понедельное дежурство при своей особе с восьми часов утра до семи вечера. Согласно ее мемуарам, в момент вступления в должность их было только двое. На самом деле около тридцати. Выгнав нерадивых, Екатерина Романовна утроила прием и постепенно довела число юношей до девяноста. Повысилась и плата за их содержание: прежде родные вносили 60 рублей, теперь — 80. Княгиня считала, что наиболее способные могли бы впоследствии стать профессорами, а остальные — поступить на государственные должности. Именно поэтому следует увеличить финансирование гимназии из казны, писала Дашкова ненавистному Вяземскому.

В вопросах денег княгиня всегда была очень строга. Когда Тобольское наместничество, испросив для себя трех выпускников, решило, что юношей направят в Сибирь на академические средства, княгиня просто выдала студентам аттестаты об окончании гимназии. Каждый волен был позаботиться о себе сам.

На просьбы вдов академиков оказать финансовую помощь мадам директор неизменно отвечала отказом. А то ведь были не рядовые профессорши — жены Д. Бернулли и Г.Ф. Миллера, исследователей с европейскими именами, много сделавших для развития отечественной науки. Возможно, княгиня вспоминала молодость и свое горькое вдовство. Между тем сама Дашкова выпуталась из долгов отнюдь не благодаря личной экономии, а с помощью пожалований императрицы. Теперь подобного шага ждали от нее. Но Екатерина Романовна уже уверовала в собственные рассказы и действовала, исходя из заявленной роли.

Обе вдовы попросили годовое жалованье на покрытие расходов по похоронам и устройство семейных дел, но получили двухмесячное, причитавшееся за то время, пока скончавшиеся находились еще на службе{742}. Утилитарный подход. Так кто выжимал шкурку от лимона? В 1789 году не удовлетворенные решением вдовы обратились к императрице и получили помощь. После чего в дневнике А.В. Храповицкого появилось много неприятных высказываний государыни о скаредности подруги{743}.

Однако именно Дашкова ввела скромный пенсион для престарелых служителей академии, чей заработок не превышал 300 рублей. Ликвидировав ставку преподавателя музыки с жалованьем 800 рублей в год, она создала из нее две по 400 рублей для учителей английского и итальянского языков. Был случай, когда два преподавателя обратились к мадам директору с просьбой помочь дровами. Стояла зима 1784 года. Резолюция княгини гласила: выделить каждому по 8 рублей 50 копеек на покупку пяти саженей дров по цене 1 рубль 70 копеек. Тут вся Екатерина Романовна, замечает исследователь, — скорость решения, забота о людях, точное знание мелочей, контроль за каждой копейкой{744}. Согласимся: контроль. Если бы княгиня могла сама сжечь дрова и раздать просителям тепло, точно определив, сколько градусов расходовать на каждую комнату, она бы так поступила.