— Что он имеет в виду? — насторожилась Стелла.

Похоже, им обоим хорошие манеры прививали одни и те же учителя — как будто не знают, что говорить о присутствующих в третьем лице невежливо!

— Ты говорила, что не можешь умереть, — начал Энтони. — Ты считаешь это своим проклятьем…

— Что же это, по-твоему, — перебила Стелла, — благословение Божье — видеть, как все вокруг умирают, и веками скитаться по миру?!

— Бессмертной тебя сделал твой муж, — прервал ее Тони. — Он сделал это, чтобы никто и ничто не могло причинить тебе вред.

Стелла замолкла, лишь растерянно хлопала глазами Известие это явно ее потрясло. Такого сюрприза от покойного графа она не ожидала.

— Итак, дети мои, — бодро воскликнул Джеймс — Солнце садится. Когда луна поднимется над горизонтом, буду ждать вас всех у дверей часовни. А пока еще есть время хорошенько отдохнуть. Сегодня нас ожидает удивительная ночь!

Когда все покинули оранжерею, я подошла к Энтони. Он остался, в задумчивости смотрел на брошенные на полу цветы.

— Какие планы? — спросила я. Но он покачал головой:

— Извини. Мне нужно побыть одному.

— Конечно, я понимаю. Но если понадоблюсь — душу излить или, там, помочь придушить кого-нибудь, — я буду у себя в комнате. Окей?

Но он не пришел.

Я ждала час, другой. Сидела в распахнутом окне, наплевав на жуткий сквозняк, рискуя вывалиться и подхватить насморк. Я дыру протерла джинсами в подоконнике, а в горизонте глазами. Я ждала его — и восход луны.

Луна появилась раньше.

Когда над горизонтом показалось ночное светило, я слезла с подоконника и отправилась к часовне.

Джеймс и Стелла уже были там. Поджидали остальных и от нечего делать вяло перебрасывались вербальными шпильками. (Я имею в виду — переругивались, но без азарта.) Оба облачились в смешные балахоны с капюшонами а-ля «грегорианские монахи». На Стелле был синий атласный, с бисерными пуговичками, до пяток, а на Джеймсе — строгий черный бархатный, с модными бордовыми вставками-треугольничками на плечах.

— Мадемуазель! — воскликнул Джеймс, завидев меня. — А вы почему не надели форму?

— Какую еще форму? — удивилась я.

— Как какую? Разве горничные вам ее не принесли?

— А, такой черненький халатик, как ваш, да? Принесли. Я-то подумала, что это новое покрывало для кровати. Они его еще так расстелили красиво…

В сгущающихся сумерках к нам присоединился Вик. На бегу застегивая молнию на сутане, поинтересовался:

— Я не опоздал? А чего вы тут в темноте делаете? — и взмахом широкого рукава зажег пару факелов, воткнутых в косяк по обеим сторонам ворот часовни.

— Нет, в таком виде положительно нельзя участвовать в ритуале, — покачала головой Стелла, разглядывая меня.

И в этом Джеймс с ней согласился.

— Для успешного проведения обряда, — сказал он, — в одежде участвующих не должны присутствовать узлы, застежки, ремни и пояса, а также кольца, браслеты и цепочки.

— Пуговицы можно, — вставила Стелла.

— У вас же, мадемуазель… — Он снова оглядел меня с ног до головы.

А у меня что? У меня полный порядок! На топике бретельки завязаны бантиками, клепчатый ремешок в брючках на блестящей пряжке, да по паре стразовых застежек на каждой босоножке. Только и всего.

— В крайнем случае можно расстегнуть… — с сомнением предложила Стелла.

— Еще чего! — возмутилась я. — Если расстегну пояс, то упадут штаны. А если расстегну босоножки, тогда упаду я!

Конец спору положило появление Энтони. Одет он был не лучше меня — единственно, что вместо бретелек на вороте футболке был шнурок, а вместо босоножек — кроссовки, тоже, между прочим, завязанные бантиками. Но, взглянув на хмурое лицо воспитанника, Джеймс только вздохнул и пригласил всех войти.

Кажется, я уже упоминала о том, что в эти выходные часовня поменяла свое местоположение и придвинулась ближе к замку, встав почти вплотную. А теперь я могла воочию убедиться, что и внутри она претерпела изменения.

Мне и раньше казалось, что внутреннее пространство не соответствует скромным размерам строения. Но теперь зал сделался вовсе огромным.

Сегодня вместо свечей вдоль стен были расставлены какие-то жаровни на высоких треногах, наполненные ароматными смолами. Длинные язычки пламени вздымались вверх, разливая в воздухе незнакомые, пьянящие запахи. Жуткая пирамида из костей, черепов и оружия была разобрана и аккуратно сложена в два ряда, обозначив дорожку от открывшегося колодца до ступеней, ведущих к трону. Таинственный престол по-прежнему посверкивал монолитом черного камня. Ох, сдается мне, не для светлого духа он здесь поставлен…

— Вик Ронан! Что ты там возишься? — прикрикнул Джеймс на замешкавшегося в дверях помощника. Тот поспешно обернулся, подозрительно быстро спрятав руки за спиной:

— Ничего. Вы идите, идите. Я тут пока дверь закрою.

Однако Джеймс убедительному тону не поверил.

— Что ты там прячешь? Ну-ка покажи руки! — велел он.

Вик послушно продемонстрировал пустые ладони — сначала правую, потом левую. Джеймс покачал головой.

— Надеюсь, ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы быть благоразумным, — строго предупредил он.

Воспользовавшись минутной заминкой, ко мне подошел Энтони.

— Венера, — тихо сказал он, — ты должна обещать мне одну вещь.

— Нет проблем, — кивнула я, даже не подозревая, что он имеет в виду.

— Обещай мне, — сказал он, — если я перестану быть самим собой, если я превращусь в чудовище, ты убьешь меня. Пожалуйста. Мне больше некого об этом просить.

Я не знала, что ответить. Справлюсь ли я? Смогу ли? Хватит ли у меня сил убить не чудовище — его, Энтони?… Он незаметно сунул мне в руку завернутый в платок стилет. Сквозь тонкую ткань ощущались холод узкого лезвия, крестовина рукояти.

С глухим стуком затворились двери. Огонь в светильниках встрепенулся и разгорелся еще ярче.

Энтони ободряюще мне улыбнулся, отошел, оставив меня в совершенном смятении!

Едва воцарившись, тишина, столь необходимая для должной атмосферы таинственности и тожественности момента, была немедленно нарушена донесшимся снаружи жалобным воем.

— Это собаки, — сообщил Вик. — Беспокоятся за хозяина.

— Да впусти их, — махнул рукой Джеймс, — а то не перестанут.

Двери снова скрипнули, и в открывшуюся щелку, радостно виляя хвостами, юркнули Цезарь с Цербером. Как дисциплинированные псы, они тут же уселись у порога и всем своим видом заявили, что мешать никому не будут.