Я рассказал им об открытии Барракуды, о том, что синие и фиолетовые могут говорить через мариний на расстоянии. Это было похоже на то, как общаются киты и дельфины: неслышными простому уху волнами. Хотя, конечно, мариний явно ловил и передавал нечто большее, чем просто высокочастотные колебания.

– А ты сам слышал? – спросила Яшма.

– Да… и, похоже, у меня получилось даже говорить, – я улыбнулся.

– Вот это да!… – выдохнул Борода. – Если ваша затея удастся, это будет огромный прорыв… я слышал, у древних людей были машины, которые позволяли переносить голос в пространстве. Может, теперь будущее за телепатией?… Странная вещь этот мариний! Еще исследовать и исследовать…

Меня ждал получасов рассказ о том, как кузнецы желтых продолжают изучать мариний, как находят все новые и новые техники обработки, дающие совершенно разные результаты.

Потом новостями стали делиться остальные. Шляпа умудрился выдать сестру замуж за одного из желтых – но это я знал уже давно. Недавно бедолага приходил к нему и просил взять чудо на время домой: бедный мужик, видимо, только теперь разглядел тяжелый характер Орки, и немного устал.

Вадик предпочел отмолчаться: он и так был не слишком разговорчив, а сейчас, видимо, выполнял какое-то особое поручение Василия. Химия в стае желтых всегда была отчасти закрытой темой.

Когда пришло время расходиться, и я поднялся, чтобы идти к голубым, Яшма предложила проводить. Я не отказался.

– Ты неважно выглядишь в последнее время, – сказала она скорее с укором, чем с заботой.

– А ты, кажется, вся цветешь, – я усмехнулся.

Яшма выглядела как никогда лучше. Да, заметно похудела, но все равно работала за четверых и, кажется, была счастлива. Проблемы миналии ее почти не трогали: она редко видела кого-то, кроме зеленых и желтых. По крайней мере, я так думал.

– Что? Пф! От меня прежней не осталось и следа! Ты посмотри на это! – она напряла руку, указывая на бицепс, потом повернулась спиной. Кожа обтянула тугие узловатые мышцы, словно они были продолжением скелета. Но чтобы различить их тени сквозь полосы, требовалось усилие. – На арене на меня не поставил бы даже самый отчаянный! Хотя сил у меня не убавилось, форму мне поддерживать некогда, я вся сдулась… – она тряхнула головой. – Работа с миналией – не то что на арене, да и есть правильно я не успеваю. Но я рада, что занимаюсь этим.

– Я слышал, ты подружилась с Барракудой.

– Она пристала ко мне после суда и с тех пор приходит иногда, – она пожала плечами. – Похоже, что подружились.

– Ясно…

– А вот ты забыл про всех своих друзей за этот месяц, – сказала она. – Ты ни с кем не общаешься и ходишь мрачнее смерти. Это неправильно. Я не считаю себя вправе лезть к тебе в душу после всего… но ведь раньше мы часто говорили.

– Раньше люди не вымирали из-за того, что наш остров сгнивает заживо, – процедил я. – Вы… вы все как будто не видите этого.

– Ты сам взвалил на себя это, – Яшма нахмурилась. – Об этом я и пытаюсь сказать. Не слишком ли много ты тянешь на свои тощие плечи? Ты изводишь себя с миналией, потом идешь забирать трупы, возишься с пьяницами, сидишь в шатре совета… Эта работа для четверых. С чего ты взял, что необходим везде?

– Что?… – я остановился. – По-твоему, мне стоит пожалеть себя и начать побольше выпивать у костра, пока люди вокруг роют могилы!?

– Так я и делаю, – Яшма вздернула подбородок и сложила руки на груди. – Ты говоришь, что заботишься о людях, но мы оба знаем, что все это значит! Только вот ты зря надрываешься: большинство из тех, о ком ты якобы печешься, с радостью прикончат тебя в угоду Солнца, как только потребуется!

– Да что ты можешь знать?…

– То, что все знают: что творится в шатре совета! Почти каждый раз вы с Солнцем не согласны, и в последнее время ты перестал понимать, что просто не можешь указывать людям вроде него, что они могут делать, а что нет! Оранжевые считают тебя виноватым во всем: им и при страже жилось прекрасно, не то что теперь. Ты был против них на суде, ты позволяешь себе унижать их вождя на совете… Ты ведь был простым посыльным! Может, ты и не знаешь, так я скажу: многие думают, что ты пытаешься занять главное место в Совете.

– У нас нет главного места!

– Оно есть. Остальные предводители заботятся о делах своих стай, и это разумно: ни у кого нет такой власти, как у Солнца. Он считает себя главным – и пусть так оно и будет, так безопаснее для всех.

– Только не для тех людей, которые погибают по его вине! Он внушает им, чтобы они не защищались от миналии и чуть ли не ели ее! Тринадцать оранжевых за неделю, старики, мужчины и женщины, дети, – его проповеди загоняют людей в могилу! Он, может, и считает себя небесным посланником, но он не замечает детей, которые смотрят на то, как горит тело их матери!

– Может, он хочет смотреть на них, – Яшма тряхнула своей гривой. – Он – самовлюбленный болван, который с радостью посмотрел бы, как люди умирают за одно его слово! Но тебе незачем пропадать, пытаясь сдвинуть нимб с его головы.

– Кто-то должен это сделать.

– Так почему ты!?

– Потому что я считаю, что это необходимо, и я могу это сделать! – воскликнул я. – В отличие от большинства здесь, я получил полное образование на Остове, я знаю историю человечества до потопа, знаю, к чему приводят вожди вроде Солнца, знаю, что такое века и тысячелетия нашего существования – это не идет ни в какое сравнение с теми жалкими сотнями лет, которые люди живут в море, прячась от природы! Сейчас мы, способные жить под новым небом, забрали Огузок, и это значит кое-что куда большее, чем просто свобода преступников от надзирателей. Это означает, что теперь у человечества есть шанс выжить. А чтобы оно выжило, люди, которые могут ходить под этим новым солнцем, должны прекратить умирать! Солнце убивает не только своих последователей, он убивает саму возможность для человечества жить в этом месте через сотни и тысячи лет!

После моих слов Яшма замолчала.

Я мог бы разозлиться на нее за то, что она не думала о таких важных вещах. Но я понимал кое-что: она ведь никогда не знала о войнах между нациями, знала только о сражении между двумя смотрящими друг другу в глаза бойцами. Ее мир был привязан