Члены царской семьи внесли гроб вовнутрь и поставили на катафалк.

Во время внесения гроба в храм все присутствовавшие преклонили колена.

Затем Александр III и вся царская семья поднялись на возвышение подле гроба.

То же самое повторилось при совершении панихиды, когда певчие исполняли «Со святыми упокой» и «Вечная память».

По окончании панихиды новый император и августейшие родственники преклонились пред гробом и затем покинули собор.

Могила Александра II, согласно его желанию, выраженному задолго до трагедии, находилась рядом с гробницей императрицы Марии Александровны и цесаревича Николая.

15 марта в Петропавловском соборе прошла последняя торжественная печальная церемония погребения тела почившего императора Александра II.

Вскоре после похорон Александра II в Петропавловском соборе фрейлина Анна Федоровна Тютчева писала в своем дневнике, сравнивая убитого императора с начавшим царствование его сыном Александром III:

«Видя его, понимаешь, что он сознает себя императором, что он принял на себя ответственность и прерогативы власти. Его отцу, покойному императору, всегда недоставало именно этого чувства своего положения, веры в свою власть; он не верил в свое могущество, как бы реально оно ни было».

На распутье

Вступление на престол Александра III вызвало поток всевозможных проектов «спасения России» и предложений по совершенствованию государственного управления. Они приходили по почте, их приносили в приемную дворца, передавали через знакомых. Не скупились на различные советы, рекомендации и пожелания монархические и либеральные органы печати.

Одним из первых авторов, предложивших свой проект, был общественный деятель Борис Николаевич Чичерин.

Обстоятельную записку Чичерина под названием «Задачи нового царствования» Александру III передал Константин Петрович Победоносцев. Чичерин убеждал: «Теперь всякое ограничение власти было бы гибелью». Он призывал всеми средствами, без оглядки, решительно бороться с революционным движением. «Задача верховной власти, — считал Борис Николаевич, — состоит в настоящее время в образовании однородного, вполне согласного между собою правительства… От министров следует потребовать общей программы действий и, следовательно, совокупного обсуждения важнейших вопросов и принятия совокупных мер». В то же время Чичерин предлагал привлекать «здоровые элементы», до сотни выборных от дворянства и земств в высший законосовещательный орган — Государственный совет.

6 марта на стол императора легла докладная записка бывшего президента Варшавы маркиза Зигмунта Анджея Велепольского. Он предлагал расширить автономию Царства Польского и обеспечить своим соотечественникам признание их национальных особенностей и полную веротерпимость. Для русских же Велепольский считал необходимым одно — наказания и репрессии. Причем репрессии, поражавшие воображение.

Поступила записка бывшего петербургского губернского предводителя дворянства Александра Алексеевича Бобринского. «По нашему убеждению, — подчеркивал он, — то время, когда Россия должна быть призвана к совету, настало. Исторический вопрос необходимости того или другого представительства страны созрел».

Приват-доцент кафедры политической экономии и статистики Киевского университета Святого Владимира Дмитрий Иванович Пихно писал: «Многие у нас, как и у вас, ищут спасения в конституции. Другие, в том числе и я, утверждают, что, не создавая никаких ограничений для власти, не связывая ее, нужно прежде спросить страну, призвать ее только для совета, а затем уже решать, что нужно делать».

Один из основоположников российского либерализма, сотрудник газеты «Голос», профессор государственного права Александр Дмитриевич Градовский изложил свои мысли в записке Михаилу Тариеловичу Лорис-Меликову для передачи императору. Известный либерал доказывал необходимость создания некой следственной комиссии для изучения причин возникновения нигилистического движения. Но какую-либо конкретную программу не выдвигал.

А вот граф Петр Павлович Шувалов в своей записке считал, что одних репрессивных мер для борьбы с нигилизмом недостаточно. Шувалов высказывался за необходимость привлекать выборных от земства.

4 марта 1881 года был составлен циркуляр Министерства иностранных дел. «Внешняя политика Его величества, — говорилось в документе, — будет миролюбивою по существу. Россия останется верна державам, с которыми связывают ее издавна установившиеся дружба и сочувствие, и будет отвечать взаимностью на добрые отношения к ней всех государств… Россия полагает, что ее цели тесно связаны с всеобщим миром, основанным на уважении к праву и к договорам. Прежде всего она должна заботиться о себе самой и не оставлять своей внутренней работы иначе, как для защиты своей чести и безопасности. Государь император ставит себе целью сделать Россию мощной и преуспевающей, ей во благо и не во зло другим… Государь император посвятит себя, прежде всего, делу внутреннего государственного развития, тесно связанному с успехами гражданственности и вопросами экономическими и социальными, составляющими ныне предмет особых забот всех правительств».

После того как циркулярная депеша была разослана за границу всем русским дипломатическим представителям, в Россию из-за рубежа стали поступать различные советы и предложения императору.

Этих советов и предложений также было много. Одним из первых на стол императора в Зимнем дворце легло письмо императора Вильгельма I. Престарелый император предостерегал своего внучатого племянника от «подводных камней, которых необходимо избегать при даровании конституции». Он не отрицал пользы созыва народных представителей, но рекомендовал не вводить всеобщего избирательного права и не допускать парламент к реальному управлению государством. А также практиковать трехгодичный бюджет, разрешить равноправность вероисповеданий и «не допускать неограниченной свободы преподавания и печати».

Больше всего поражали письма от людей, не имевших никакого представления о российской жизни. Таким было послание от префекта парижской полиции Луи Андрие. Среди его рекомендаций было предложение императору издать манифест, в котором рекомендовалось объявить, что он, император, желает дать народу гарантии благосостояния и спокойствия не только строгим сохранением существующих законов, но также реформами и постепенно расширяемой свободой, подобно тому, как это делал его усопший родитель. Никакое правительство не должно уступать перед насилием нигилистов. Есть раны, которые требуют раскаленного железа, и нигилизм из числа таких ран. «Для страшных болезней нужны страшные лекарства… Террористов следует укротить, как укрощают диких зверей… Следует купить кого-либо из нигилистов: купленный продаст и сообщников».

Конечно же, исходили предложения и от Константина Петровича Победоносцева. Своими письмами, записками и советами изо дня в день он побуждал Александра III к более решительной и жесткой политике. «Не упускайте случая заявлять свою решительную волю, прямо от Вас исходящую», — писал он 3 марта.

6 марта К. П. Победоносцев обстоятельно рекомендовал Александру III направить правительственную машину по более твердому политическому курсу. «Если будут Вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, надобно уступить так называемому общественному мнению, о, ради Бога, не верьте, Ваше величество, не слушайте, — настаивал Победоносцев. — Это будет гибель, гибель России и Ваша: это ясно для меня, как день… Не оставляйте графа Лорис-Меликова. Я не верю ему. Он фокусник и может еще играть в двойную игру. Если Вы отдадите себя в руки ему, он приведет Вас и Россию к погибели. Он умел только проводить либеральные проекты и вел игру внутренней интриги».