Ласс опередил Нефедова, собравшегося для прыжка. Он рванулся вперед размытым силуэтом и обхватил труп руками и ногами, прижался к нему, стиснув намертво. Майсельхас взвизгнул режуще. И изо всех сил ударил альва ногтями в подставленную спину, которая мешала ему добраться до своей груди. Ласса выгнуло назад, изо рта плеснула струя яркой крови, но хватку он не ослабил, только лицо искривилось от страшной боли.

– Тэ-эллэс![28] – высоким голосом крикнул он, захлебываясь.

Нефедов схватил финку, проклиная себя за то, что отдал Конюхову дедовский кинжал. Обычное лезвие плоть майсельхаса взять не могло.

Подвальное оконце штаба лопнуло, стеклянные брызги разлетелись по комнате. Две черных тени метнулись к мертвецу, и остро наточенное костяное лезвие с сияющей на нем резьбой ли’рраат антоля[29] свистнуло в воздухе, отрубая ему руку в плече. Визг неупокоенного был страшен, но нападавших это не остановило – отшвырнув Нефедова в сторону, второй тоже взмахнул клинком, и другая рука майсельхаса стукнула об пол, ногтями оставаясь в спине Ласса.

Это были Тар’Наль и Аррэль, альвы особого взвода.

Майсельхас начал распадаться. Миг – и из-под треснувшей кожи, точно отвратительный фарш, потекло содержимое. Кости, мясо и скрученная бумага, чернеющая, тлеющая на глазах. Мертвец-оружие превратился в невыносимо воняющую груду гниющей плоти. Ласс упал на пол и замер. Теперь, когда в его ранах уже не торчали ногти, кровь потекла сильным ровным ручьем. Но Тар’Наль и Аррэль склонились над раненым, и вот уже ручей превратился в тонкую струйку, а потом совсем иссяк. Белое лицо Ласса не дрогнуло.

Цепляясь за опрокинутый стол, Степан Нефедов поднялся. Он посмотрел на генерала Иванцова, который тряс головой, пытаясь прийти в себя от ударного заклятья.

– Товарищ генерал… вы в порядке? – и, не дожидаясь ответа, шагнул к Лассу, упал на колени рядом с ним.

– Он как? Живой? Ну? Что?! – старшина спрашивал, а руки его тряслись сильнее и сильнее. В комнату, чуть не вышибив дверь, влетел Санька Конюхов, но Степан на него и не взглянул.

– Теперь он сам решит, быть ему живым или нет, – бесстрастно сказал Аррэль, и второй альв кивнул молча, соглашаясь.

– К черту! – Нефедов отмахнулся.

Потом он сел на пол, положил ладонь на лоб побратиму. Альвы стояли рядом – ни вздоха, ни слова.

– Ласс. Не умирать, слышишь? Умирать нельзя. Война закончилась, – сказал он тихо, почти шепотом. – Понимаешь, какое дело?

И вдруг заорал во весь голос, заметив, что веки раненого чуть дрогнули.

– Не умирать! Понял! Ты же мне клялся! На крови, на кости, на железе! Кланом и родом! Жизнью и смертью! Землей и небом клялся! Я твой Старший, слышишь! Я приказываю! Не смей умирать!

Ангела Румкорф аккуратно собрала бумаги в стопку, сложила эту стопку в кожаную папку и вжикнула «молнией».

Как обычно, обвела студентов взглядом.

Они сидели перед ней – разные, совсем не похожие друг на друга. И в то же время – все одинаково, неуловимо повзрослевшие за это время.

– Вот и все, – сказала она. – На этом, пожалуй, мою историю и цикл наших неофициальных лекций можно считать завершенными. Нет, я не буду торжественно говорить: «Я рассказала вам все, что знала». Поскольку это, конечно, не так. Но все, что могла – я вам, несомненно, рассказала. Надеюсь, это даст вам некоторую пищу для размышлений.

– Ну еще бы… – отозвалась в тишине Дарья.

Профессор Румкорф улыбнулась. Она почему-то ожидала, что ответит Александр. Но тот молчал, опираясь подбородком на костяшки пальцев.

– И это правда все? – спросила Зейнур. – «Конец истории», как у Фукуямы?

– У Фукуямы, конечно, все может быть, – покладисто согласилась Румкорф. – А вот у Особого взвода – нет. Поскольку от службы его личный состав никто не освобождал.

– Стоп-стоп, – растерянно выставил вперед ладони староста Воробьев. – Погодите. Какая еще служба? Уже почти шестьдесят лет прошло!

– Неужели? Скажите, Дмитрий – разве все, что я вам рассказала, не навело вас на некую мысль?

– Да оно нас всех навело! – Рассказова наконец-то прорвало. – Нефедов, он же… ну… такие просто так не уходят! Получается, что все, что в нем было от человека, просто выгорело, да? Осталось что-то совсем невероятное…

– Для своих, – тихо сказала профессор Румкорф, – Степан Нефедов всегда оставался человеком. И командиром.

Она взяла трость и шагнула к двери.

– Надеюсь, – сказала она, чуть помедлив в дверном проеме, – никто ничего не записывал? Очень хорошо. Встретимся на экзамене. Учите билеты, дамы и господа, как следует учите. Я вас всех люблю, но буду тем более беспощадна, обещаю.

Седая женщина шла по летнему городу, трость постукивала по брусчатке тротуара.

«А все-таки интересно, где же он сейчас? Вот этого мне точно никто не даст узнать. Сразу стойку сделают, чуть только потянусь туда. Даже отец, скорее всего, отделается шуточкой. Наверно, это и к лучшему. Некоторые вещи должны оставаться в тени».

Старик прокашлял всю ночь. Надсадно, гулко, так что в груди будто что-то скрежетало, а потом старые легкие судорожно тянули в себя воздух, чтобы тут же вытолкнуть его с новым приступом болезненного кашля. Только под утро, перед самым рассветом кашель чуть поуспокоился, дал передышку, и старик окунулся в недолгий и зыбкий, как у всех сильно пожилых людей, сон.

Его старший внук вышел во двор, чтобы покормить сторожевого пса Акбарку, и с тревогой прислушался к тишине, царившей в маленьком флигеле, где жил старик. Тот сам настоял на том, чтобы переехать в отдельное жилье – не годится по ночам всех пугать своим кашлем да кряхтеньем, пусть дом и большой, двухэтажный, места хоть отбавляй. Отказался старый упрямец наотрез, так и остался во флигеле, только газ туда провели, чтобы на плите чай кипятить можно было.

– Что-то не нравится мне, как он кашляет, – сказал Бекбулат жене. – Вот точно не нравится. Похоже, совсем разболелся старый, второй день носа на улицу не показывает.

Жена, Гульнара, как раз собиралась ехать на работу – только-только закончились летние каникулы, и у нее, учительницы, дел было по горло. Но старика она любила не меньше своего мужа, и поэтому взглянула на Бекбулата с тревогой.

– Ты бы приглядывал за ним…

– А я что делаю? – вздохнул муж в ответ и сильными пальцами ласково погладил жену по щеке. – Сейчас, пока в отпуске, как раз и пригляжу. Да еще Дамирку попрошу, когда вечером из школы вернется. Пусть к прадедушке попристает, подергает его. Все веселее будет.