– Хорошо бы, – озабоченно покачала головой Гульнара, чмокнула мужа на прощанье и умчалась в школу – только пыль из-под колес машины взметнулась. Бекбулат еще раз поглядел на занавески в окнах флигеля и пошел в гараж – возиться с забарахлившей газонокосилкой.

Война ему не снилась. Никогда. Снилась всякая чепуха, обрывки и мешанина звуков, да еще всплывали из памяти лица. Лиц было много, и кому принадлежит большая их часть, старик уже не смог бы сказать – не помнил, как отрезало. А может, и вовсе, увидел как-то один раз много лет назад, а теперь память, маясь от груза прожитых лет, подкидывает ему эти лица, будто оправдываясь, что забыла куда более важные вещи. Вот например: о чем вчера с правнуком болтали? Не помнишь, да, старый ты пенек? Надо вспомнить, вот еще чуть-чуть, и само вспомнится. Э, да кого обманываешь? Яман![30] Не та голова стала, совсем не та. А ведь на войне он тоже совсем не молодой был, ребята его уважительно «бабаем» звали, дедушкой. Сколько лет прошло с тех пор? Но никак не берет к себе Аллах, уже и сына прибрал давно, и у старшего внука свои дети в школу пошли. А ты, старик, сиди и не гневи Всевышнего. Хорошо хоть сила в руках осталась, и глаза пока что видят. Можно делом заняться.

Файзулла заправил кровать – хорошо заправил, по-военному, без единой складочки – и, кряхтя, полез за коробкой с инструментом. Сел за верстак, приладился, зажег лампу. Поставил перед собой корпус корабля – уже собранный, готовый к тому, чтобы прилаживать мачты. Нет, рано мачты, палубу нужно проверить еще раз, все подогнать как следует, пушки выточить на станочке. Файзулла смахнул со лба на нос очки с толстыми стеклами, пригляделся. Хмыкнул довольно. Ни единой неровности, все как надо. Славная будет шхуна, прямо как настоящая «Святая Анна» со всеми деталями.

Стукнули в дверь, и тут же на порог шагнул Бекбулат. Увидел, что лампа загорелась.

– Доброе утро, – сказал внук. – Ты как тут? Всю ночь кашлял, как в бочку, даже у нас было слышно. Гульнара извелась вся, хотела меня за полночь погнать к тебе. Еле успокоил.

– Да нормально я, – проворчал Файзулла, примеряясь штангенциркулем к обводам корпуса шхуны. – Чего со мной сделается-то, а, внук? Скриплю себе потихоньку.

– Держи вот, – на стол с увесистым стуком встала здоровенная чашка. – Молоко с медом. Пей-пей! Полезная вещь, мед у соседа брал, со своей пасеки. Не магазинный какой-нибудь, там только и знают, как сахар с воском намешать.

– Перестань, – покачал головой старик, – что ты со мной, как с маленьким? Покашляю малость, потом само пройдет. И так доктора уже таблеток навыписывали столько, что скоро в аптечку помещаться перестанут! На одних таблетках живу, как наркоман какой-то…

– Главное, живешь! – Бекбулат похлопал его по плечу, приобнял легко, чтобы не сделать больно. Крепким вырос внук, не зря тренер по вольной борьбе. – А раз живешь, значит – нас радуешь! Пей давай. Я что, зря сюда чашку тащил через весь двор, а?

Файзулла отхлебнул горячего молока, покатал во рту медовую сладость, прищурился довольно.

– Рахмэт[31], внук, мне уже лучше стало сразу. И Гуле передай спасибо.

– Вечером сам скажешь, – мотнул головой Бекбулат. – Ладно, старый, побежал я, мне еще эту дурную косилку надо починить. Скрипит, кашляет, прямо как ты, а траву резать не хочет.

– Беги-беги, – махнул рукой старик и снова наклонился над моделью шхуны.

Внук ушел, и снова стало тихо, только во дворе для порядка пару раз гавкнул Акбарка. Знает службу, хороший пес. Прямо как тогда… где это было?

Файзулла Якупов закончил возиться с трубкой, поковырял в чубуке длинным шилом, дунул в него и протянул стоящему перед ним человеку.

– Вот, товарищ полковник. Как новую сделал. Еще послужит, не сомневайтесь.

Полковник Иванцов принял трубку и присмотрелся к перехваченному серебряным кольцом чубуку. Трещины словно и не было, только отполированное до блеска дерево, почерневшее от времени.

– Вот спасибо, Файзулла, – с чувством сказал он, – прямо удружил! Я трубку-то не курю почти, но она от деда досталась, так что берегу…

– Только не садитесь на нее больше, товарищ полковник, – хихикнул сержант Ясин, – этак никаких подарков не напасешься.

– Ясин! – рявкнул сержант Санька Конюхов, суровея лицом. Еще и кулак показал для доходчивости. Женька Ясин вытянулся по струнке и смеяться перестал – но не глазами.

– Распустились, – без строгости в голосе сказал полковник Иванцов. Потом подбросил трубку и поймал ее в широченную ладонь. – Сам знаю, что беречь надо. Уже даже специальный футляр для нее заказал, сам стальной будет, а внутри пробкой выстлан. Положу туда – и как в сейфе, пусть лежит со всей надежностью.

Позади, в кузове грузовика, раздалось басовитое собачье «гав!». Иванцов поднял бровь и неторопливо обернулся.

– Это что за четвероногое пополнение во взводе?

На полковника, свесив одно ухо вниз, глядел огромный лохматый пес, желтой шерсти в подпалинах. Выглядела собака серьезно, как матерый волкодав – мощная грудь, толстые лапы, внушающие уважение клыки… Вот только глуповато-добродушная морда портила все впечатление. Иванцов невольно улыбнулся, до того это было улыбчивое выражение.

– Это, товарищ полковник, – до хруста потянувшись, неторопливо проговорил Конюхов, – полноценный член поисковой группы. Прошу, как говорится, любить и жаловать. Кличут его Акбар, и нюх у него исключительный, особенно на всякую пакость. Акбарка, ко мне! – позвал он, и пес, насторожившись, поднял второе ухо, а потом одним упругим движением выпрыгнул из кузова. Потрусил к сержанту и лизнул ему руку. Конюхов взял пса за широкий кожаный ошейник и присел рядом с ним на корточки.

– Видишь, Акбар, этого серьезного человека? У-у, это большой начальник, понял?

Пес сел (Иванцову показалось, что не сел, а встал по стойке «смирно») и принялся яростно возить по земле пышным хвостом. Морда его выражала самое пристальное внимание и глубокое собачье уважение.

– Это такой начальник, что ух! Как увидишь его, Акбар – сразу выражай свое почтение. Осознал?

Акбар внезапно повалился на землю, перевернулся на спину и подставил Иванцову свое косматое пузо, поглядывая на него выпученным глазом и вывалив широкий язык из улыбающейся пасти. Полковник немедленно нагнулся и это теплое пузо почесал. «Как там Джек, интересно?» – мимолетно подумал он, вспоминая своего пса, старого спаниеля, который сейчас дожидался его где-то далеко, у родственников, в мирной и уже почти позабытой жизни. Мысль вспыхнула и тут же угасла, оттесненная другими, более важными.

– Ну все, товарищ полковник. Теперь Акбарка весь с потрохами ваш, – засмеялся Юсупов.

– Это хорошо, – рассеянно отозвался Иванцов. Он повернул голову и тут же наткнулся глазами на острый и внимательный взгляд человека, вышагнувшего из-за угла дома.