И Шурочка вышла из батюшкиной кельи на ватных ногах, и со слепыми от слёз глазами. Маша подхватила её под руки. Ей освободили место на лавке. Слёзы лились и лились…

Служба шла своим чередом.

И пели ангелы в небесах гимн, и радовались об одном грешнике покаявшемся. Праздник был нынче, праздник на небесах.

А те, противоположные, отступили. Они рычали и огрызались, и готовы были снова вцепиться…

Но пели ангелы в небесах…

Маша осталась с Шурочкой и на эту ночь. Они почти не разговаривали, и легли спать рано. Маша читала свои вечерние молитвы перед иконой Фёдоровской Божьей Матери. Шурочка лежала на кровати с закрытыми глазами и слушала.

Утром они снова были в храме. Сначала Шурочка сидела, потому что стоять было невмоготу. Потом ей сказали, что в этом месте службы сидеть нельзя, и она встала. И, к удивлению своему, простояла на ногах уже до конца, отдаваясь неспешно текущим, малопонятным словам молитвы. И ещё более непонятному, проникающему прямо внутрь души, пению.

Маша поставила её в очередь, показала, как сложить руки на груди. Наталья Леонидовна тоже была в храме, но только кивнула Шурочке издали.

Шурочка сделала всё, как надо. Она совершенно не понимала происходящего, а только чувствовала, что происходит что-то важное. Едва ли не самое важное, что было когда — либо в её жизни.

«Святых Христовых Тайн» — эти слова были ей понятны. Сразу стали они ей понятны. Это была некая Святая Тайна, которой она, Шурочка, становилась причастной… не смотря на то, что было с ней… Как болящая, чтобы исцелиться…

Ничего более сладкого не касалось её рта, чем то вино, что дали ей выпить из маленькой чашечки.

Потом был молебен и освящение воды. Брызги воды летели в лицо, и от этого такая радость поднималась в душе Шурочки, что её даже не с чем было сравнить, эту радость. Чистая, чистая вода к ней летела… Летела, и заполняла её душу.

«Как мне хочется чистой воды! Как истосковалась в грязи моя душа! Чистой воды… Чистой воды… Как мне хочется чистой воды…»

Молебен закончился, и народ стал потихоньку расходиться. И Шурочка вдруг поймала себя на том, что за всё время службы ей ни разу не захотелось уколоться. Она не поверила себе, и как бы с опаской заглянула в себя. Туда, в самую глубину. Нет! Желания уколоться там не было!

— С праздником! С праздником! Поздравляем!

Подходили какие-то незнакомые люди, обнимали, поздравляли. И хотя Шурочке было не понятно, с чем её поздравляют, она отвечала этим людям.

— С праздником…

— Поехали ко мне, Шура. У меня побудешь немного… — Наталья Леонидовна слегка обняла Шурочку за плечи.

— Езжай, Шура, — сказала и Маша. — Я уже завтра в институт пойду. Я неделю пропустила.

— Ты из-за меня институт пропускала? А я даже не знаю, какое сегодня число… И праздник… какой сегодня праздник?

— Двадцать первое сентября сегодня. Рождество Пресвятой Богородицы. Это число теперь твоё, на всю жизнь. Первое причастие твоё. Можно сказать — день рождения.

— Двадцать первое сентября, — повторила Шурочка.

— Езжай с Натальей Леонидовной, потому что тебе лучше не быть одной. А к батюшке приедешь во вторник утром. Да, вот ещё…

Маша достала из сумки две небольших книжки.

— Вот тебе. Житие Марии Египетской. А вот эта, вторая — тут о грехах, о страстях. Сама посмотришь. До вторника тебе чтения хватит. А не хватит — у Натальи Леонидовны возьмёшь.

Шурочка лежала на том диванчике, на котором спал Юрка. До того, как ушёл из дома. Она читала Житие Марии Египетской. Она прочла его быстро, на одном дыхании. А потом начала сначала, на этот раз медленно, вчитываясь в каждую строчку.

Всё написанное было правдой, чистой правдой. Шурочка чувствовала это. То же самое происходило с ней. Но дальше… семнадцать лет…

«Нет ничего бесплатного в этом мире, — подумала Шурочка. — И сколько ещё надо платить за бесплатный кайф? И чем платить? А за убийство ребёнка?»

Шурочка отложила книгу. Слёзы снова текли.

«Господи! Помилуй меня! Прости меня! Пожалуйста, прости меня! И ты, нерождённый мой ребёнок… Прости меня! Святая Мария Египетская… ты смогла… пожалуйста, ты тоже помолись за меня…»

Наталья Леонидовна не трогала Шурочку. Вечером они попили чайку и посмотрели фотографии. Детские фотографии Юры.

— Молюсь за него, — сказала Наталья Леонидовна. — И ты молись. Будет уже двое нас…

Да что моя молитва может! — вздохнула Шурочка. — Вы же знаете, какая я…

— Ты молись, а Богу с высоты виднее, кому что дать, и по какой молитве. Ты молись так, как можешь. Изо всех сил. Всем своим духом. Что в человеке есть — это дух его, потом уж плоть. И хорошо, когда Божий дух в человеке. Божий дух — он даёт молитву человеку. И любовь. Бог есть любовь. Слышала? Если дух Божий — то и поступает человек по-Божески. А если не Божий — то сама знаешь, как бывает.

Шурочка услышала что-то важное в словах Натальи Леонидовны. Она стала повторять слова последней фразы, боясь, что смысл сказанного упорхнёт от неё.

«Дух… Сначала дух, потом — плоть. Так. Какой дух, такая и плоть. И не только плоть. Какой дух — такие поступки. Значит, получается, какой дух — такая и любовь. Боже мой! Какой дух, такая и любовь! И Бог есть любовь. Та, самая чистая… Бог. Бог».

Шурочку аж подкинуло с дивана.

«Что? Что? Какой дух — такая и любовь? Боже мой! А я мучилась всю жизнь и никак понять не могла — любовь, или не любовь. Какой дух — такая и любовь! Какой был во мне дух — такая была и любовь! И мать… и «Зелёная пятница»…. и Вадик, и бордель… и Юра… Боже мой! Какой дух — такая и любовь. И если увидеть эту любовь — станет понятно, что это был за дух. Господи, помилуй меня!»

«Какой дух — такая и любовь, — повторяла про себя Шурочка. — Так, так, правда. Правда! Господи! Пусть будет во мне Твой Дух, Господи. И у Юрки. Всели в него Божий Дух, Господи! И в меня… В меня тоже. Помоги нам, Господи. Помоги. И ты, Матерь Божия… помоги нам. Помоги нам, грешным».

Сутки, до вторника, Шурочка периодически задавала себе один и тот же вопрос: «Хочется, или нет?»

Не хотелось. Не хотелось! Не хотелось даже курить. Шурочка забыла про курево! Забыла про сигареты.

Во вторник Шурочка поехала в храм сама. Но Маша уже ждала её там.

— С тобой пойду, — сказала она. Батюшка уже улыбался им навстречу.

— Как?

— Хорошо, — ответила Шурочка.

— Совсем хорошо? Желание уколоться осталось? Только честно, полностью честно!

— Нет. Не хочу. Сама себе не верю, но не хочу….