— Вы можете объяснить эту прихоть? — Генерал не без труда подобрал подходящее слово, едва не сказав «придурь».

— Я думаю, тем самым он хочет избавить вас от сомнений в своей искренности и быть уверенным в вашей.

Игумен не улыбался. Голос его был мягким и спокойным. Таким тоном опытные педагоги разговаривают с бестолковыми детьми.

Трифонов, уловивший эту интонацию, разозлился, но не стал спорить. В принципе, какая разница? Профессор имеет право на каприз. Хорошо хоть, что, уходя из мира, не ушел совсем, банально покончив с собой. Уход же в монастырь поразил генерала, пожалуй, сильнее, чем вполне ожидаемое самоубийство.

— Ну хорошо. — Трифонов поднялся. — Не будем терять время. Где я его увижу?

Игумен направился к двери.

— Я провожу вас. На территории обители нет света, вы можете заблудиться.

— Почему нет света? Экономите электричество? — полюбопытствовал Трифонов.

— Нет. Дело не в этом, — объяснил игумен. — Линию тянуть дорого, дизель один и уже стар, топливо недешево. Так что устав принят таков, что электричеством мы пользуемся только по необходимости, когда без него невозможно обойтись. Или по праздникам, для освещения храмов и монастырской стены. В обычные дни живем по древнему уложению от зари до зари. А для прочих забот нам хватает свечей, лампад и керосиновых ламп.

Трифонов хотел еще расспросить игумена, как это того угораздило связать свою жизнь с церковью, но вопросы вдруг показались неуместными, пустыми, лишенными смысла. Сама собой пришла мысль, что если человек решил связать свою жизнь со служением Богу, то вопросы «зачем и почему» оказываются интимными и неэтичными.

Проходя по территории среди храмовых стен, генерал вдруг почувствовал себя ничтожно маленьким под этим звездным небом, в котором над костистыми силуэтами возрождаемых храмов чернели купола и кресты. Казалось, что ветер забыл этот уголок. От накаленной за день земли поднимался терпкий дух перегретого песка.

Игумен подвел Трифонова ко входу в небольшую бревенчатую церковь. Из-за неприкрытой створки вырывался слабый отблеск.

— Пожалуйста, заходите. — Наместник открыл дверь.

Трифонов не отличался особо высоким ростом, но опять ему, чтобы войти, пришлось склонить голову. Он перекрестился, переступив порог.

И снова он вошел один, игумен остался снаружи. Генерала будто передавали из рук в руки.

И Трифонов почувствовал заботу этих рук. Тревога и возбуждение, предвкушение непростого разговора, заготовленные вопросы, ожидание подавления и принуждения строптивого профессора — все испарилось, превратившись во что-то бессмысленное и неважное.

Внутри церкви было неожиданно светло. Кроме лампад, освещавших несколько икон и распятие, горели свечи на кануне[40] и в подсвечнике у образа Спаса Нерукотворного.

Трифонов, который видел профессора Лемеха только на фотографиях 90-х, не ожидал увидеть сгорбленную фигуру в подряснике.

— Василий Федотович… — начал было генерал, но вспомнил слова игумена, что Василия Лемеха больше нет. — Простите, не знаю, как лучше обращаться. Брат, отец?

— Никак не надо обращаться, — тихо ответил Лемех. — Обращайтесь к Богу, меня все равно уже нет. Вы хотите что-то узнать об АКСОНе?

— Да, и не только о нем, — подтвердил Трифонов, всматриваясь в лицо собеседника. — Проект удался? Вы или Ковалев фальсифицировали провал?

— Сначала Ковалев, а потом и я поддержал эту версию. Но давайте сперва помолимся.

Лемех вышел на середину церкви и жестом пригласил Трифонова встать рядом. Тот хотел еще задать вопрос о Наталье, о том, кто еще был носителем АКСОНа, но не успел.

Монах нараспев прочитал Господню молитву и Символ веры, затем Трисвятое. Трифонов воспринимал это как необходимый спектакль. Терпеливо ждал, не участвуя в молитве.

«Чего он хочет? — думал он. — Чтобы я поверил в его набожность? Хорошо, я верю».

Лемех закончил чтение, перекрестился и произнес:

— Сейчас мы, генерал, поговорим, и я расскажу вам все, что вы хотите узнать. После беседы вы скажете, что возьмете личную заботу о благе этих людей и не причините им никакого вреда.

— Это условие? — хрипло спросил Трифонов. Его вдруг затрясло от волнения.

— Если вам так проще понять меня, да. Впрочем, и без условий я вам расскажу все о проекте, и вы сами поймете, почему АКСОН не должен существовать. Еще я поручусь за названных мною людей, что они не представляют никакой опасности, это Олег Иванович Пичугин и Наталья Викторовна Евдокимова.

Трифонов незаметно в кармане нажал кнопку диктофона. Он уже хотел задать первый вопрос, но Лемех, повернувшись к алтарю, перекрестился и произнес:

— Я раб Божий, новообращенный инок Лука, в миру Василий Лемех, доктор биологических наук, профессор биофизики и руководитель проекта ИСВ-один, даю обет в храме, перед алтарем, что не утаю ничего, к чему приложил руку свою и разум в создании устройства, именуемого АКСОН. — Лемех поцеловал крест и Евангелие, лежащие на аналое, после чего произнес: — Спрашивайте.

Он задавал вопросы и получал ясные и предельно откровенные ответы. Так он выяснил суть отношений Лемеха и Ковалева, узнал о том, что первым долгим носителем АКСОНа был Михаил Зверев, и именно от него впервые профессор узнал, что изобретение может вытаскивать с того света умершего человека. Да не просто вытаскивать, а еще и наделять эстраординарными способностями. Этот факт и подтолкнул Лемеха к осознанию опасности его изобретения.

Были ли основания у Трифонова сомневаться в искренности? Он не думал об этом. Сама обстановка церкви указывала, что верующий человек сейчас предельно честен, как на исповеди. И считать его лукавым подонком может только тот, кто сам бы в аналогичной обстановке вел бы себя как подонок. А генерал себя таковым не считал.

Сомнений в искренности не возникло еще и потому, что старый профессор считал себя виноватым во всем, что произошло, в большей степени, чем предатель Ковалев. В научном азарте он с коллегами не учел возможных последствий. Мечтая создать средство выживания, как теперь был убежден Лемех, они открыли или приоткрыли врата ада. Соблазн, который породил АКСОН, столь велик, что любому смертному, прикоснувшемуся к тайне этого устройства, сложно признать его опасным, осознать, куда ведет тропа благих намерений.

— А как же Наталья? — попытался возразить Трифонов. — Она же не поддалась соблазну.

— Даст Бог, и не поддастся, — ответил Лемех. — Ведь теперь она влюблена, и ею движет не ненависть или алчность, а любовь. Чтобы это чувство и отношения не были кособокими, я последний прототип отдал предмету ее любви, Олегу Пичугину.

Трифонов еле сдержал охватившее его волнение. Он же чувствовал, что этот Пичугин что-то утаивает! А тут вот оно что! Он тоже носитель АКСОНа.