Как только Стас уходил куда-нибудь, Юрка брал его солнцезащитные очки со столика в прихожей и ходил в них по комнатам, очки соскальзывали на кончик носа и плохо пропускали свет, зато имели загадочную магическую силу – в них Юрка чувствовал себя уверенным и непобедимым.

И вот теперь Стас, совсем другой – ослабленный и больной, лежал перед ним в бреду.

Юрка замер, когда он зашептал имя Егора. Оно и понятно: между ними не так все просто. Хотя тетя Тамара часто говорила, что ее сын и Стас – пример замечательной братской дружбы. Да и мама так считала.

Только Юрка знал чуточку больше.

Как-то раз, когда Стас забрал его из детсада и они вместе шли по двору, перед ними возникли Егор с другом. Стас, заметив их, отправил Юрку домой, а сам остался. Но Юрке стало интересно, что у них за дела, поэтому он зашел в подъезд, а дверь оставил приоткрытой и наблюдал.

Только когда Егор толкнул брата в грудь, а тот двинул Егора в плечо, Юрка догадался: у них не все так гладко, как они рассказывают своим родителям. Юрка уже вознамерился выйти на помощь брату, но тот, совсем не испугавшись врагов, отчеканил:

– Я вышел из игры. Я вышел, запомни уже!

– А я – не вышел, – сказал на это Егор, улыбнулся и отступил.

Их стычка была неожиданностью и выглядела странной.

Когда Егор приходил вместе с тетей Тамарой в гости или на праздники, то парни здоровались друг с другом за руку, улыбались, любезно беседовали и даже смеялись над совместными шутками. А сами, выходит, ненавидели друг друга… Неужели это длится до сих пор?

Брат вскоре перестал бредить, стих и мерно засопел.

Его голова соскользнула с подушки и завалилась набок, руки вытянулись вдоль тела, а сам он будто уменьшился и похудел, затерявшись под одеялом. Юрка прилег рядом с ним, всего-то на минутку, но сам не заметил, как уснул, а когда проснулся, Стас уже ушел.

Целый день Юрка думал об увиденном и беспокоился. Пока его мысли не заняла вторая важная вещь.

23:00

Дорогой горный велосипед ждал его в магазине по Линейной улице под вывеской «Спорт и туризм». Юрка мечтал о велосипеде почти год, и не только мечтал.

На Рождество брат подарил ему керамическую свинью-копилку со словами:

– Достал ныть, что велика у тебя нет. Сам на него накопи. Если не хватит, я добавлю.

Юрке хватило мозгов, чтобы догадаться: Стас вряд ли имел при себе нужную сумму, учитывая, что он частенько называл себя нищим студентом. Но подарок Юрка принял с благодарностью.

Больше полугода он собирал монеты как помешанный. Выуживал пыльные копейки из-под шкафов по всему дому, выскабливал ножом из щелей пола в гараже брата, выпрашивал у мамы, подбирал на улице и вылавливал в городских фонтанах, пока никто не видит.

Стас только посмеивался над экспериментом «Юра копит на велосипед», но порой и сам подкидывал в копилку десятирублевки. Правда, старший брат с каким-то странным удовольствием наблюдал, как Юрка идет к цели, а тот удивлял всех настырностью и железной волей.

Он осознавал, что, если денег ему не хватит (а такое вполне могло произойти), ему все равно купят велосипед. Именно этот и никакой другой. Особые надежды возлагались на ближайший Новый год. Но свинья без дела не оставалась, и Юрка, без сомнений, богател.

Он бы мог с легкостью купить лучший конструктор в городе – он любил конструкторы и вечно разбрасывал мелкие пластмассовые детали по своей комнате, за что получал от брата подзатыльники, – но конструкторы блекли на фоне сине-красного блестящего велосипеда «Ай икс три».

И вот сегодня вечером, десятого сентября, устроившись на кровати и отгородившись от мира двумя подушками, Юрка, как коршун, навис над своей керамической свиньей.

Копилка весила килограмма три и была размером не меньше волейбольного мяча. Розовая, круглая, с блестящими боками и выступающим пятаком с двумя черными точками. На ее морде застыло не слишком-то веселое выражение: наверняка копилка догадывалась, что ждет ее в будущем.

Юрка мечтал разбить свинью с того самого момента, как только сунул в прорезь на ее хребте первую десятирублевку. И вот настал тот долгожданный момент.

Час назад Юрка стянул из кладовки молоток и тряс его в руке, примеряясь, в какую часть копилки ударить – в бок или по спине. Рукоять молотка пахла моторным маслом и липла к ладони. Комнату окутывала тишина, за окном чернела ночь, такая глухая, будто на стекло налепили непрозрачную тонировку, как на соседском «Фольксвагене» (Стас уже давно научил Юрку различать марки машин).

От света настольной лампы по полу стелились кривые тени, на тарелке ожидал надкусанный бутерброд с ветчиной, оставленный без внимания вот уже на двадцать минут.

– Ну что, Хрюша? – Юрка улыбнулся. – Пора прощаться. Мы были отличными друзьями.

Что он ожидал услышать от свиньи, чья жизнь вот-вот закончится в мусорной корзине, и сам не знал, но смотрел на нее с любовью. Вздохнул и занес молоток.

– Дай монетку. – Слабый голос донесся с пола. Кажется, из звездолета-конструктора, собранного Юркой еще на прошлой неделе.

Молоток замер, не дотянув до головы свиньи каких-то десять сантиметров.

– Дай монетку, Юра. Дай-ай-ау-у-у…

Голос завыл, забулькал и смолк, словно тот, кто прячется в звездолете, захлебнулся в собственной слюне от желания заполучить монету. Пружинный механизм звездолета сработал: выпустил пластмассовую пульку – сам по себе выпустил! – и та, мелькнув в свете настольной лампы, ударилась о стену над кроватью и отскочила на одеяло.

– Это кто? – тихо спросил Юрка, выставив молоток перед собой и притянув копилку к коленям. Монеты брякнули внутри свиньи. – Кто тут? – повторил он, нахмурился, вгляделся в пульку на одеяле: пулька как пулька, такими он частенько обстреливал Стаса, целясь ему в живот.

Как божественное озарение, на Юрку вдруг обрушилась спасительная мысль: это Сеня Волошин со своими дружками из третьего «Г» класса. Вот только Волошин при всей своей наглости и проворности никак бы не проник в квартиру Платовых, еще и на пятый этаж.

Да и голос был совсем не похож. У Волошина он грубый, рубленый, отрывистый. Наверняка он даже шепотом разговаривать не умеет, только орать и выдавать привычное: «Ы-ы, с дороги, придурок!» А тут, будто ребенок трехлетний попрошайничает: «Дай, дай монетку». И смеется так отрывисто и остро, как сорока стрекочет.

– Э-эй… – прошептал Юрка, откинул подушки к стене, но с кровати слезать счел небезопасным. Встал на четвереньки, оглядел пол и разбросанные по нему желтые и белые детали от