И как только Роберт это услышал, на него обрушилось детство.

Его жалкое детство.

Он словно уменьшился под звуками до боли знакомого рычанья и ощутил себя молчаливым худосочным пацаном в очках-биноклях в черной оправе. Он снова огорчил дядю, снова сделал что-то не так и должен быть наказан. Голос дядьки щелкнул его по рукам, как пастуший бич.

Роберт отшатнулся от мотоцикла, губы растянулись, готовые пробормотать привычное и заикающееся «и-извините», но он заставил себя смолчать.

Он взрослый. Ему двадцать один, а не одиннадцать!

Но Роберт не мог поднять головы и взглянуть дяде в глаза. Он стоял посреди цеха, опустив широкие плечи, натренированные и сильные, но не производящие на обидчика впечатления.

Дядя в это время тяжело спускался по ступеням.

– Явился, значит, мелкий паскудник, – бубнил он зло. – Явился и сразу кинулся лапать мое имущество. Нет, сначала дядьку обнять, спросить, как у него здоровье, а ты, значит, сразу ломиться в двери и орать. Вырос в такого дылду, а мозгов не прибавилось. А-а?

С каждым словом Роберта словно прижимало к бетонному полу цеха, а после «а-а?» ему захотелось прикрыть затылок и зажмуриться.

– Пятьдесят девять, пятьдесят восемь, пятьдесят семь… – зашептал он.

– Чего бормочешь? – с раздражением спросил родственник. – А ну, иди-ка сюда, размазня. Обнимемся.

«Господи, сейчас взметнется рука, и он меня ударит… Что подставить? Что подставить? Пятьдесят шесть, пятьдесят пять, пятьдесят четыре…»

Роберт медленно обернулся.

Спустившись с лестницы, к нему шел человек, лишь отдаленно напоминающий дядю. За десять лет он обрюзг, постарел. Залысины превратились в широкую плешину, обрамленную седоватыми редкими волосами, одутловатое лицо переходило в толстую шею, живот натягивал рубашку, выпирал из-под дорогого пиджака, застегнутого на верхнюю пуговицу, и визуально укорачивал и без того короткие ноги.

За девять лет дядя прибавил в весе килограммов пятнадцать, а в возрасте – лет двадцать. Злости и знаний отборного мата в нем наверняка тоже прибавилось. Роберт ощутил жалость к постаревшему дядьке, но лишь на мгновение.

Жалость сменилась новой волной страха.

«Вот сейчас… сейчас он замахнется… и опять будет больно, унизительно больно. Пятьдесят три, пятьдесят два, пятьдесят один, пятьдесят, сорок девять…»

Дядя распростер объятия, обдавая племянника ядреным перегаром и сладко-мускусным запахом одеколона. Заключил Роберта в тиски объятий. Ростом он был на голову ниже, поэтому забормотал Роберту в шею:

– Какой ты стал большой… Качаешься, что ли? А, племянник? А-а?

– Немного, – кое-как выдавил из себя Роберт.

Вместо: «Здравствуй, дядя», «Иди к черту, дядя», «Мне срочно нужен вон тот мотоцикл» – он промямлил: «Немного».

Прекрасно, Удзумаки. То, что надо. Приятели из «Доминик Фитнес» похлопали бы тебя по плечу, а Лена Порошина, инструктор из женского зала, сказала бы: «Ты мой герой, Роб. Всегда знала, что ты лучший. Давай помогу сделать тебе растяжку ног».

Пока дядя обнимал Роберта, слесарь занялся делом, открыл капот и склонился над двигателем стоящей на яме иномарки. Потом принялся постукивать гаечным ключом. Звук отдавался в высоком бетонном потолке цеха.

– Почему не предупредил, что приедешь? Где твой багаж? Где остановился? Чего вдруг ночью решил явиться? – сыпал вопросами дядя, оглядывая Роберта.

На лице родственника блуждало растерянное изумление. Казалось, взглядом он прощупывал мускулы племянника, оценивал их силу и возможную угрозу. И все никак не мог поверить в увиденное.

– В гостинице, – ответил Роберт.

– Как, в гостинице? При живом дядьке-то?

«Сейчас он ударит меня… огорчится и ударит… Сорок восемь, сорок семь…»

Дядя развел руками.

– Выезжай из своего клоповника и двигай ко мне, – предложил он. – Посидим, расскажешь, как живешь. Как там, в твоем Новосибирске? Холодно, поди?

– Нормально.

– «Нормально», – передразнил тонким голоском дядя. – Чего «нормально»? Ты можешь разговаривать, как мужик, или только жвачку тянуть? Эй! Племянник! – Он двинул Роберта в плечо кулаком.

«Сорок шесть, сорок пять, сорок четыре…»

Счет остановился. В мозгу Роберта что-то прорвалось, опалив жаром череп.

Пружина разжалась.

Ответом на тычок дяди стал короткий апперкот в нижнюю челюсть. Обидчик с хриплым возгласом отшатнулся, его голова запрокинулась, руки взметнулись к лицу, живот подтянулся. Дядя разом стал стройнее и будто даже моложе.

– Я нормально разговариваю, – процедил Роберт. Его губы затряслись. – Ты понял? Нормально разговариваю.

Слесарь перестал стучать ключом и уставился на Роберта из-за капота машины, округлив глаза. Вмешиваться он не намеревался – чужие проблемы ему явно были не нужны.

Дядя, зажав рот ладонями, вытаращился на Роберта и замер, подергивая головой. Через несколько секунд последовал его скулеж:

– Ты мне… ты мне челюсть сломал…

– Нет, не думаю, – нахмурился и чуть испугался Роберт.

– Сломал, – пискнул дядя.

– Да ну. Нет.

– Да-а-а…

– Обычно я бью аккуратно. – Роберт вдруг почувствовал себя свободнее, расправил плечи, шагнул к дяде.

– Ты сломал мне челюсть, вонючий качок! – выкрикнул тот, отнимая руки от лица и взмахивая ими, как сломанными веслами. – Сукин сын! Паскуда! Мелкий ублюдок!

Дядин искривленный в гневе рот изрыгал красочную ругань, но сам дядя к Роберту не приближался, а, наоборот, пятился. И орал на племянника с безопасного расстояния.

– Я тороплюсь, дядя, – сказал Роберт.

– Вот и катись, пока я полицию не вызвал. Катись! – брызгал дядя слюной.

– Чтобы катиться, мне нужны колеса. Ты одолжишь вон тот мотоцикл? – Роберт махнул в сторону «Стида» у стены. – Я аккуратный, ты же знаешь. Я верну.

От такой наглости дядя смолк на пару секунд, потом его рот открылся и выдал длинное «э-э-эв-в-в».

Роберт сделал еще один шаг к дяде, и тот отступил.

– Если ты его возьмешь, я заявлю об угоне, – сказал он. – Можешь не сомневаться, заявлю.

– Я же твой племянник, какой угон? Я возьму его на время. На пару часов, не больше.

– Не дождешься. – Дядя повернулся к слесарю: – Лева, вызывай полицию! Скажи: разбойное нападение!

Мужчина закивал.

– Нет, Лева, не надо никого вызывать, – с угрозой произнес Роберт. – Этот человек все детство меня избивал, думаю, он заслужил один удар сдачи.

Слесарь замер в растерянности.

– Лева! – заревел дядя.

– Я больше не буду тебя беспокоить. – Роберт поднял ладони. – Только одолжи мотоцикл на два часа. Я верну его, и ты меня больше не увидишь. Никогда. Ты же этого так хочешь. В противном случае мне придется переехать обратно в Леногорск. Как тебе моя идея?

– Переехать? – В округленных глазах дяди появилась тревога.

Впервые Роберт увидел в них что-то, кроме недовольства и гнева.

– Бери, – сдался дядя. – Бери, вымогатель. Я дарю его тебе. Только проваливай!

– Я верну, – кивнул Роберт. – Мне не нужны твои подарки.

Он не стал ждать ответа, подошел к мотоциклу и снял с руля шлем.

– Лева! – Крик дяди эхом отозвался в потолке. – Открой