— Тебя-то где носило эти годы? — не давая ему сосредоточиться, спросил Путко. — Вижу, навоевался.

— Всласть! Как пошел с Корниловым на Питер еще при Керенском, так…

Снова Антону почудилось, что Костырев-Карачинский ищет ускользающую, опасную зацепку.

— А сюда-то какими ветрами занесло?

— Сволочи англичане: когда отошли мы из Крыма, законопатили нас, всю дивизию, на остров Лемнос, за колючую проволоку. Остров необитаемый, без пресной воды, голые камни и песок. С-союзнички, мать их!.. «Казачьим кладбищем» нарекли мы тот остров. Потом вывезли нас в Египет — тоже в пустыню. Едва ноги оттуда унес. И вот уже пять годков здесь обретаюсь. У генералиссимуса служил. У сынка его начал. Да вот — засветило! Теперь бы временно, до больших дел, перебиться. — Понимающе поглядел на Путко: — И вы, полагаю, временно в «шпаках», господин подполковник?

«Ага, рассказал Мульча…»

— Конечно, временно. А ты сальдо-бульдо знаешь?.. Не беда, наука не такая уж и хитрая. Жалованьем по старой дружбе не обижу.

Итак, русский клерк есть. Китайца, владеющего японским и английским, он нанял по объявлению в местной газете «Гунбао» (наверняка или чжансюэляновский, или японский осведомитель); нашел через биржу труда и истопника-привратника, тем самым укомплектовав весь штат конторы. Начал вступать в деловые контакты с представителями других фирм. Постепенно стали заполняться страницы приходно-расходных журналов: из Шанхая, от Чинарова, поступали товары для сбыта в Харбине и заказы на закупки. «Лотос» занял свое место среди других коммерческих предприятий Пристани, не соперничая с торговыми домами Чурина или Арнольди, не равняя обороты с отделениями «Чосен-банка» или «Гонконг-Шанхайского», но неспешно добиваясь положения вполне респектабельной фирмы.

Между тем Антон через Мульчу и деловые контакты с другими русскими эмигрантами начал искать пути к белогвардейской верхушке, к самому Дитерихсу. Его цель, как было определено Стариком, — освещение военной эмиграции. Кто еще из помощников Старика работает в Харбине? Этого Антон не знал и не должен был знать. Лишь догадывался — по тем документам, с которыми познакомился в управлении, — что Павел Иванович не оставлял без внимания деятельность сконцентрировавшейся в Маньчжурии белогвардейщины и получал сведения о ней из надежных рук. Но как ему самому установить связь с Центром? Отправляя Антона в Харбин, Иван Чинаров многозначительно сказал: «Придет время — узнаешь».

Узнал он от Ольги. «Ты будешь составлять донесения и передавать их мне. Я зашифрую и передам радисту». — «Кто он?» — «Китайский товарищ. Из местных. В свое время выезжал в Советский Союз». — «Как его зовут, где он живет? Когда ты познакомишь нас?» — «Никогда. Он ничего не должен знать о тебе. Встречаться с ним буду только я. Так нужно на случай провала». — «Такого случая не может быть!..»

Разведгруппа Путко начала действовать. Как раз в момент резкого обострения обстановки — после массовых арестов советских граждан в Харбине и по всей линии КВЖД и последовавшего разрыва советско-китайских отношений.

Ольга и Антон сидели в кинотеатре. По рядам, наступая на ноги, сновали слуги, раздавая отжатые в кипящей воде салфетки для обтирания лиц и рук. Салфетки пахли жасмином. Фильм был американский. Тапер яростно стучал по клавишам расстроенного пианино, а из-за экрана что-то неразборчиво выкрикивали по ходу действия на разные голоса мужчина и женщина.

После фильма он провожал Ольгу домой. Она снимала комнату в меблирашках на Пристани, неподалеку от своего лазарета.

— Пойдем лучше ко мне.

— Нет. Я уже в шесть утра должна быть в лазарете.

— Собачья жизнь…

Она лишь пожала в темноте его руку.

Улица была еле освещена редкими фонарями.

— Сегодня утром к нам в лазарет принесли мальчишку… Подобрали около станции. Он был без сознания, весь в кровоподтеках… Когда пришел в себя, рассказал: местный полицейский избил за то, что он играл с китайскими ребятами. Мальчугану семь лет. Сын нашего железнодорожника. Отца его арестовали… — Антон почувствовал, как дрожит рука Ольги. — Говорят, арестованных бросают в концлагеря. Специально устроили для советских где-то неподалеку от Харбина.

— Я не слыхал об этом. Надо проверить.

Когда подошли к ее дому, Антон переложил в ее ладонь спичечный коробок. Если бы кто-то иной, кроме нее, захотел открыть его, в нем оказалась бы щепоть пепла.

— Я сообщаю, что японские экспортно-импортные конторы прекратили прием грузов для транзита по КВЖД в обе стороны — на Владивосток и на Читу. Ими прекращен прием грузов также в морских портах ввиду возможного перерыва транзита между Азией и Европой. Это многозначительно. На другом листке — сведения о концентрации белокитайских войск и белогвардейских отрядов в районах станций Маньчжурия, Пограничная и у города Хайхэ.

Рука ее напряглась:

— Думаешь, война?

— Дело идет к тому… Читала? На Дальнем Востоке создана армия. И Василий…

— Ее командующий, — досказала она. — Вот и исполнилось твое желание снова служить вместе с ним.

Глава четвертая

«Дорогой брат Федор!

Отвечаю на твое письмо, что жив-здоров и тебе такого желаю.

Служба моя тоже идет хорошо, даже сказать — не идет, а бурлит, как вода от винта нашего монитора. Петух не прокукарекал, а мы уже на ногах, потому что такая обстановка, не до долгих снов. Новое и опасное по всей границе, вверх и вниз по Амуру, каждый день, да ты сам газеты читаешь, кумекаешь… А главная важная новость: собирается Особая Дальневосточная армия, и наша флотилия войдет в нее, а командармом ее поставлен герой войны, четырежды краснознаменец Василий Константинович Блюхер, с которым воевал наш батя, помнишь его Почетные грамоты, подписанные самим Блюхером? Жалко, что ты служишь далеко отсюда и не вошел в нашу Дальневосточную армию.

Было у нас учение вместе с пехотой и городскими комсомольцами, вроде как десант. К нам на борт прибыли «красные косынки» — дружинницы РОКК. Они мыли, чистили каюты, будто готовили под госпиталь. Одна из «красных косынок» по имени Вера. А нынче ходил в увольнение в наш клуб и снова увидел ее, а она меня. Вера была красивей всех. Я даже танцевал с ней модный танец фокстрот, хотя не умею, все ноги ей отдавил, но она смеялась и улыбалась дружелюбно. Вот такие дела. Ты не подумай чего. Хотя я думаю. И снова почему-то в голове стихи вертятся, только не о флотской нашей службе.

Из дому давно писем не получал. Жена Нюта пишет совсем редко и скучно. Батя все болеет и бедует. Отписал, что в Ладышах собирается колхоз, он туда записался почти что первым. А тесть упирается, не хочет записываться. Я Нюте и тестю отпишу, чтобы не позорили мужа и зятя, красного моряка, когда такая