Март 1990-го. «Письмо писателей России Верховному Совету СССР…» об оголтелой антирусской кампании, развязанной средствами массовой информации в собственной стране (Литературная Россия. 1990. 2 марта):

«Русофобия в средствах массовой информации СССР сегодня догнала и перегнала зарубежную, заокеанскую антирусскую пропаганду… Россия — „тысячелетняя раба“, „немая реторта рабства“, „крепостная русской души“, „что может дать миру тысячелетняя раба“ — эти клеветнические клише относительно России и русского народа, в которых отрицается не только факт, но и сама возможность позитивного вклада России в мировую историю и культуру, к сожалению, определяют собою отношение центральной периодической печати и центрального телевидения к великому героическому народу-труженику, взявшему некогда на свои плечи беспримерную тяжесть созидания многонационального государства.

„Русский характер исторически выродился, реанимировать его — значит, вновь (?) обрекать страну на отставание, которое может стать хроническим“, — читаем мы напечатанное на русском языке, на бумаге, выработанной из русского леса. Само существование „русского характера“, русского этнического типа недопустимо по этой чудовищной логике! Русский народ объявляется сегодня лишним, глубоко нежелательным народом. „Этот народ с искажённым национальным самосознанием“, — заключают о русских советские политические деятели и журналисты.

Желая расчленить Россию, упразднить это геополитическое понятие, они называют её „страной, населённой призраками“, русскую культуру — „накраденной“ (!), тысячелетнюю российскую государственность — „утопией“.

Стремление „вывести“ русских за рамки Homo sapiens приобрело в официальной прессе формы расизма клинического, маниакального, которому нет аналогий, пожалуй, средь всех прежних „скрижалей“ оголтелого человеконенавистничества. „Да, да, все русские — люди-шизофреники. Одна половина — садист, жаждущий власти неограниченной, другая — мазохист, жаждущий побоев и цепей“, — подобная „типология“ русских нарочито распубликовывается московскими „гуманистами“ в прессе союзных республик — для мобилизации всех народов страны, в том числе и славянских, против братского русского народа…»

Июль 1991-го. Набатное «Слово к народу» (опубликованное 29 июля в газете «Советская Россия» и остервенело заглушаемое из всех рупоров новоявленными «демократами»):

«Что с нами сделалось, братья? Почему лукавые и велеречивые властители, умные и хитрые отступники, жадные и богатые стяжатели, издеваясь над нами, глумясь над нашими верованиями, пользуясь нашей наивностью, захватили власть, растаскивают богатства, отнимают у народа дома, заводы и земли, режут на части страну, ссорят нас и морочат, отлучают от прошлого, отстраняют от будущего — обрекают на жалкое прозябание в рабстве и подчинении у всесильных соседей? Как случилось, что мы на своих оглушающих митингах, в своём раздражении и нетерпении, истосковавшись по переменам, желая для страны процветания, допустили к власти не любящих эту страну, раболепствующих перед заморскими покровителями, там, за морем, ищущих совета и благословения?

Братья, поздно мы просыпаемся, поздно замечаем беду, когда дом наш уже горит с четырёх углов, когда тушить его приходится не водой, а своими слезами и кровью. Неужели допустим вторично за этот век гражданский раздор и войну, снова кинем себя в жестокие, не нами запущенные жернова, где перетрутся кости народа, переломится становой хребет России?

Обращаемся к вам со словами предельной ответственности, обращаемся к представителям всех профессий и сословий, всех идеологий и верований, всех партий и движений, для коих различия наши — ничто перед общей бедой и болью, перед общей любовью к Родине, которую видим единой, неделимой, сплотившей братские народы в могучее государство, без которого нет нам бытия под солнцем. Очнёмся, опомнимся, встанем и стар, и мал за страну. Скажем „Нет!“ губителям и захватчикам. Положим предел нашему отступлению на последнем рубеже сопротивления. Мы начинаем всенародное движение, призывая в наши ряды тех, кто распознал страшную напасть, случившуюся со страной».

И всё же какое представление о тогдашней кремлёвской «кухне», где поварами были Яковлевы и Шеварднадзе, вынес заглянувший в неё писатель? Оно было ясным и определённым:

«У меня сложилось впечатление, что наша политика стала составной частью той большой и общей политики, которая делается в другом месте… Доказательство — сегодняшнее положение нашей страны, её слишком быстрое падение. Такого ошеломляющего успеха даже наши враги не ожидали. Будь политика самостоятельной и хоть немного более твёрдой, этого не случилось бы. Кухня разложения народа и государства варилась давно, тут нет секрета, но из якобы гуманистических принципов своими руками подбрасывать дрова в эту кухню — такого в мире ещё не бывало».

А на вопрос о новом «спасителе» отечества, заменившем Горбачёва: «Вы считаете, методы, с помощью которых Ельцин пришёл к власти, безнравственными?» — Распутин прямо ответил:

«Разумеется. В борьбе против центра он не гнушался ничем, играя на недовольстве народа и разжигая его как только мог. Метода была знакомая: „весь мир насилья мы разрушим до основанья…“, теперь наступило „…а затем“. Призывал к беспорядкам, к забастовкам, подзуживал „самостийщиков“ (помните: „берите суверенитета, сколько проглотите“), не церемонился со своими политическими противниками, не скупился на обещания и посулы. Положим, чтобы играть на популистском инструменте, надо было иметь широкую аудиторию. Она была. Народ опять оказался умён задним умом. И получил по заслугам. Всё, что запускал Ельцин против Союза, ударило сейчас бумерангом по России».

Разумеется, самым противоправным деянием президента РСФСР Б. Ельцина было его участие вместе с руководителями Украины и Белоруссии Л. Кучмой и С. Шушкевичем в беловежском сговоре, когда эта троица вопреки результатам всенародного референдума в СССР — сохранение Союза ССР — и без согласия других союзных республик 8 декабря 1991 года подписала в Беловежской Пуще документ о ликвидации единой страны. Тогда же Валентин Григорьевич во всеуслышание расценил это как предательство вчерашних партийных бонз:

«…перекройка, перетряска творилась в неимоверной спешке, горячке, в возбуждении и опьянении, в мстительной запальчивости и угаре, как будто дело касалось не великого государства, имеющего тысячелетнюю историю, а умыкнутого с чужого воза достояния. В том, как происходил раздел, было что-то разбойничье, воровское, неприличное — скорей, скорей, чтобы не спохватились и не вернулись к месту преступления. Когда-нибудь историки постараются разгадать этот удивительный феномен: как мелкие жулики с лёгкостью провели мирового масштаба сделку, превратив нас всех в жертвы своих политических манипуляций».

Сколько в России служителей искусства, которые тогда снимали льстивые фильмы о Ельцине, рьяно агитировали за него перед президентскими выборами, злобно поносили ту часть истории страны, которая кончилась с его «восшествием на престол»; сколько их, с тем же рвением взявшихся обливать грязью своего «калифа на час» после его ухода и привычно славить как «государственника» нового хозяина Кремля — несть им числа! Не стыдно ли им четверть века спустя вспоминать о своих фильмах и лакейских выступлениях, о своём флюгерстве? Удобно ли им сохранять свою личину «народных заступников», когда со страниц нестареющих книг Валентина Распутина звучат слова героя рассказа «В больнице»: