– Чувствуешь теперь, – мстительно прошептал Том, – хватку смерти, холодную как лед, неумолимую и полную боли? Что скажешь теперь, полудохлая рептилия?

– Отпусти меня, – простонал геккон, – что тебе даст смерть такого крошечного существа, как я?

Том хрипло рассмеялся.

– Не так уж и мало, мой скользкий друг, не так уж и мало. Ты всегда появлялся, когда мне было хуже всего, когда я был одинок и несчастен. Но получил ли я хоть раз от тебя руку помощи?

– Ты сам пожадничал, когда я предлагал тебе выгодную сделку.

– Возможно, ты прав. Быть может, я был слишком суров к тебе. Сдается мне, что ты все дни напролет мечтаешь стать кем угодно, только не ящерицей. Не правда ли?

– Это имеет какое-то значение? – пропыхтела рептилия.

– О да, – сказал Том. – Потому что я хочу подарить тебе незабываемый опыт. Сперва в качестве птицы, а потом в качестве рыбы.

– Как это может быть?

– Да очень просто, – Том просунул ящерку сквозь отверстие в борту судна, в котором было видно черно-синее море, и почувствовал, как геккон забился в его руке. – Adios, дорогой приятель, – сказал он, – полетай, как птица, а если не справишься, поплавай, как рыбка. Гекконом тебе все равно уже не быть.

Том вытащил руку наружу и почувствовал капли тумана на своей коже.

– Еще одно злодеяние на твоей совести, – задыхаясь, проверещал зверек.

Том втянул руку обратно в каюту и разжал пальцы.

– Спасибо, сударь, – простонал геккон и быстро взбежал по стене под самый потолок. – Ты никогда об этом не пожалеешь, даже если это будет последний поступок в твоей жизни.

Но Том уже не слушал его. Он всматривался в серую пелену ночного тумана, в котором появились и тут же снова пропали очертания какого-то судна. Стояла тишина, лишь монотонно постукивали снасти о мачты и реи, и волны тихо бились о борт.

Силуэт корабля снова появился из пелены тумана, на этот раз он был более четким.

Видение было серым и зловещим. Словно к испанской шхуне приближался парус смерти.

– И как раз с правого борта, – пробормотал Том, прищурив один глаз, – где у нас нет пушек.

Это был бриг, немногим меньше «Океании», он шел очень тихо под покровом тумана. На его борту не было видно ни одного человека, все паруса были убраны. Не слышалось ни звука, даже весла погружались в воду бесшумно, словно ложка в суп.

Том посмотрел на потолок, ища геккона, но того уже и след простыл. Он снова перевел взгляд на море и увидел, что чужое судно было уже совсем близко. Еще минута, и бриг, развернувшись, лег борт о борт с испанским судном.

И тут Том увидел нечто, от чего у него кровь застыла в жилах, а сердце заколотилось как бешеное.

Потому что на задней мачте чужого судна взметнулся черный как смоль флаг с черепом и перекрещенными костями.

«Океания», выражаясь буквально, была захвачена тепленькой. Почти вся команда дрыхла в гамаках, когда первый пушечный залп пробил насквозь правый борт и в трюмы хлынула вода.

Следующее ядро угодило в грот-мачту, а третье пробило марс бизань-мачты.

Из своей клетушки Том слышал, как первоначальная суматоха сменилась паникой. Через узкую щель в стене у него был хотя и ограниченный, но превосходный обзор. Первые пушечные залпы посеяли дикий ужас среди пассажиров и команды, которая при виде черного пиратского флага совершенно забыла о том, что надо защищаться.

Вместо этого рулевой попытался развернуть «Океанию», ему это не удалось.

Два судна стояли теперь так близко друг к другу, что пираты прямиком сигали с брига на шхуну. Вопли, крики, стрельба – все смешалось в этом дымном чадящем аду.

Дым с верхней палубы во все стороны тянул свои длинные щупальца, опутывая корабль, и наконец проник в клетушку, где с бешено колотящимся сердцем сидел, привалившись к стене, Том.

Крики пассажиров быстро стихли, но пришедшая им на смену тишина была еще страшнее.

Том понял, что «Океания» сдалась без боя.

В бессильной ярости он принялся колотить кулаками по двери, проклиная капитана Муньеко и его никудышную команду. Он боялся за свою сестру и парнишку в красной рубахе.

В этот момент послышалось звяканье ключей. Дверь распахнулась.

Том стиснул зубы, приготовившись в случае чего дать отпор, и тут до него донесся хорошо знакомый голос, который воскликнул:

– Корабль захвачен пиратами, Том!

На пороге стоял Ньо Бото и с извиняющимся видом разводил руками:

– Как говорила мышь, когда ее сарай горел…

Том выбрался из своего заточения и, оглядевшись, спросил, что случилось с пассажирами.

– Пираты арестовали Муньеко, а штурмана повесили на приготовленной для тебя виселице. Эти ключи я вытащил у покойника из кармана.

– Что с Теодорой?

– Еще не замужем, – ответил Бото, – но все висело на волоске. Она до сих пор стоит с букетом невесты. Но идем же, здесь нельзя оставаться – судно уже так сильно накренилось, что, я боюсь, вот-вот ляжет набок.

Том не ответил – на трапе возник здоровенный детина, одетый в полосатые штаны и голубую рубашку. В одной руке он сжимал абордажную саблю, в другой – кинжал. Его кожа была темной, но африканцем, а тем более белым он не был. Зато о роде его занятий догадаться было нетрудно.

Завидев Тома с Бото, он спустился на три ступеньки вниз и взмахнул своей саблей прямо у них перед носом.

– Вы двое, да, ты, рыжий, и этот негр в красной рубашке, живее, поднимайтесь наверх.

Хозяйничавшие на верхней палубе пираты отделили команду от пассажиров и разместили их в разных концах палубы. Сеньор Саласар стоял рядом с Теодорой. Оба были бледны, но старались не терять самообладания. Раненых и убитых на судне не было, если не считать штурмана, которому больше не придется прокладывать курс корабля.

Женщины рыдали, дети хныкали, но мужская половина хранила молчание, во все глаза глядя на три десятка пиратов, которые с такой легкостью захватили судно.

Несколько разбойников находилось на шканцах, другие были заняты тем, что рылись в вещах пассажиров, но большинство торчало на палубе и глаз не спускало с команды.

Том изучал этих людей, прищурив глаза. Слухи о морских разбойниках оказались правдивы. Пираты походили на грубых хвастливых павлинов, многие из них носили золотые кольца, браслеты и пестрые украшения на шее. Их одежда отличалась своеобразием, а в их излюбленных шароварах поблескивали золотые и серебряные нити, говорившие об успешных и многочисленных грабежах. Пиратские мечи и абордажные сабли сияли так, словно только что вышли из кузни; никаких пьяных рож, никаких деревянных ног и, конечно, никакой небрежности – захват судна был произведен с военной точностью и без кровопролития.