Говорили, что Тарег-сама ругался как тысяча демонов: мол, куда полезли без разведки. Еще говорили, что князь потребовал отправить в атаку парсов и горные части, кухбанийа: их не жалко, да и не раз они себя позорили в этом походе. С этим Намайо и остальные аураннцы соглашались: безусловно, даже людям необходимо предоставить возможность погибнуть с честью, раз уж они не решились лишить себя жизни после того, как покрыли свои имена позором в битве при аль-Укаба и в ущельях Маджар. Но также говорили, что повелитель айсенов с разумным предложением Тарега-сама не согласился, и теперь все ждут, когда из боя выйдет отряд маридов.

Джинны, похоже, застряли при штурме дворца карматского вождя: в относительную тишину их площади время от времени долетал грохот, волнами накатывался слитный крик атаки. Сначала все вскидывались, потом надоело. Намайо лишь лениво щурился и шевелил ушами, когда ветер доносил очередной раскат грома или гул рушащегося камня.

А солнце, тем временем, садилось. В тени ощутимо холодало.

Но самый главный холод источал храм на площади. Туда Намайо старался не смотреть: глаза сразу начинали смаргивать и слезиться. Оттуда… поддувало. От мерзостного полуночного сквозняка тянуло в груди и под грудиной.

Аривара не сдержался и зарычал в сторону храма. Поворачивались и рычали многие – в основном, конечно, лаонцы. Лаонцы понятия не имели о манерах и воспитании. Впрочем, Намайо подумывал уступить чувствам и сделать то же самое. А пока просто отворачивался и глубоко дышал, хотя так можно было провалиться в медитацию.

Тени на площади удлинялись. Косой росчерк башни накрыл руку и лицо Акио. Холод продрал вниз по хребту, и Намайо все-таки зарычал. Словно это было командой, его свирепый клич подхватили многие. Кто-то, правда, просто шипел и прижимал уши.

Закат стал угрожающе близок. После заката они этот храм не возьмут – ночью на открытом месте оставаться опасно. Уход из Хаджара означал повторный штурм и новый адский марш по знойным перепутанным улочкам, кишащим гулами, дэвами, ящерицами-ифритами и прочим отребьем, лишь внешне походящим на человека. В телах карматов шевелились тошнотворные гадины, и аураннец мог поклясться, что его меч ни разу не проливал столько демонской крови за один день.

За нерадостными мыслями Намайо едва не пропустил приближение Тарега-сама. Аураннцы один за другим припадали лбами к земле, приветствуя командующего. Копыта сиглави устало цокали по мелкому камню мостовой. Мариды, не тратясь на зримый облик, текли дымным шлейфом следом.

Подняв глаза, Намайо не удержался от горестного вздоха: князь уже ехал, облаченным в белое. Ну что ж, этой ночью все слова уже были сказаны… Поэтому господин Меамори отставал от Тарега-сама всего на пол лошадиного крупа, наглядно показывая, что командует сейчас он. Что ж, князю нужно было сосредоточиться перед последним боем, а не отдавать приказы…

Меамори поднял руку и крикнул:

– Мариды пойдут вперед и выломают двери! Их задача – расчистить дорогу Тарегу-сама! Ваша задача – уничтожать тех, кто попытается спастись из мертвого храма! Никого не щадить! В атаку идем по моему сигналу!

Все встряхнулись – кому-то ведь и подремать удалось – и зарычали, теперь уже радостно. Ну вот, другое дело…

Глава маридов склубился в свой всегдашний облик: чинный старик в большой полосатой чалме. Пальцы с длиннейшими золотыми ногтями пригладили длинную бороду. В другой руке марид держал меч холодного железа.

– Алииии! – заревел он, поднимая оружие.

И черный дым стремительно потек на площадь.

Нетерпеливо фыркая и шевеля ушами, сумеречники начали выдвигаться в устье улочки.

Когда темные струи потекли вверх по фасаду оскверненного храма, сверху послышались дикие человеческие крики. Встреча с враждебным маридом может обернуться большими неприятностями: в недневном облике ползучий дымок – все равно что рука. С когтями. Страшно подумать, что она может сделать, если просочится в рот. Или в нос. Или в ухо.

Крики ужаса и боли нарастали. Облизывая губы, Намайо не сводил глаз с белой фигуры на бледном коне.

Резкое треньканье сдавшегося металла и грохот обвалившихся дверей – площадь так плотно заволокло дымом и пылью от рушащегося портала, что ворот не было видно, – сказал все, что нужно.

Тарег-сама тронул сиглави и медленно скрылся в дыму.

Меамори спешился и опустился на одно колено, провожая своего князя в бой. Примеру аураннца последовали все остальные.

* * *

Внутри мертвая масджид раскрывалась бесконечными пролетами арок, разграничивающими длинные широкие залы. Вон ряды черных колонн с белыми арками – и под ними пол шахматных цветов. А вот пристроили новый зал – с пятнистыми розоватыми мраморными столбиками и пролетами из песчаника.

Коня Тарег отпустил еще у ступеней – и пожалел, что поехал через площадь верхом. Сиглави закидывал башку и пытался свечить: он не хотел умирать, совсем не хотел, а смерть ползла по этой площади, обвивалась вокруг ног, струилась над головой, и конь это чувствовал.

Митама настороженно пофыркал у локтя:

– Хм-хм-хм… а здесь и впрямь безлюдно…

– Кто ж здесь останется, – пробормотал Тарег. – В такой-то компании…

И снова принялся разглядывать ряды статуй вдоль стен. Они прибавились здесь совсем недавно – ашшариты избегали изображений живых существ. И правильно делали, по правде говоря. Для второго зрения все рисунки – даже дурацкие детские, нацарапанные на стене, – виделись живыми и дрыгающимися. А уж статуи…

Зачем карматам они понадобились – непонятно. Да еще в таком количестве. Чтобы аль-Лат не было скучно в новом золотом теле? Впрочем, какая теперь разница…

Тарег еще раз огляделся, высматривая проблеск золота, и поморщился от отвращения.

В сумерках хен натащенные карматами архитектурные излишества вели себя воистину непотребно. Какое-то многорукое тваречудо, изваянное в бронзе, но оттого не менее подвижное, скреблось под мышками, ковырялось в ухе и трепало бесстыдно выпяченное мужское достоинство. Приглядевшись, Тарег брезгливо скривился: так это был еще и слон, но какой-то… человекообразный. Другое такое же уродище – видимо, на пару из Ханатты притащили – пользовало бронзовую же девицу, вдвое себя меньше, но очень гибкую. Девица с придыханием, как собака, раз за разом насаживалась на здоровенный орган слона-сластолюбца, сводя ягодицы и поводя грудями.

– Ну и нуу… – протянул Митама. – Ну и дряяяянь…

– В Ауранне в вашем, можно подумать, лучше… – пробормотал Тарег.

Он все не мог найти глазами статую, которую ему так подробно описал Луанг Най.

– Ну уж такого-то гадства у нас нет! – обиженно буркнул тигр.

– Да, у вас девушек в храме не бесчестят, у вас их в жертвенных целях сразу топят… – рассеянно отозвался нерегиль.

– Это когда было!