– Я собираюсь поделиться с вами своими мыслями по поводу лорда Босуэлла. – сказала Мария. – Я была очень рассержена, когда он прервал мою поездку и увез меня в Данбар против моей воли. Несмотря на мой призыв о помощи, никто не пришел, а его отношение ко мне было добрым и уважительным. Постепенно я стала прислушиваться к его словам. Его предложение стать моим супругом было честным и уже получило одобрение со стороны лордов и баронов. Он показал мне их подписи. Поэтому, памятуя о его былой преданности и заслугах перед короной, я согласилась стать его женой.

Ни одной улыбки или хотя бы намека на улыбку. Они сидели перед ней как судьи и высокомерно глядели на нее.

– Поэтому я прощаю его и всех остальных, кто был с ним, за все, что они совершили за эти десять дней. Мои добрые подданные, я прошу вас сделать то же самое.

Она умоляюще подняла руки, хотя по закону требовалось лишь ее королевское прощение.

Мария с тяжелым сердцем возвращалась в королевские покои. Она слышала язвительное замечание: «Значит, шотландские законы, которые прощают изнасилование, если женщина впоследствии соглашается на брак с насильником, теперь используются и для оправдания убийства? Она готова извратить закон ради своей похоти!»

Разумеется, это был реформистский священник. Он в замешательстве отвел взгляд, когда понял, что она слышала его слова.

Но даже в своих апартаментах она не нашла покоя. Ее дорогой французский исповедник – доминиканец, чье присутствие так возмущало лорда Джеймса, – вышел ей навстречу.

– Ваше Величество, – сказал он. – Я должен просить у вас разрешения вернуться во Францию. Я больше не могу оставаться здесь.

– О, дорогой отец Мамеро, вы всегда были со мной! Не оставляйте меня сейчас!

– Я вынужден это сделать. Мне поступил приказ от высшей власти, и я не могу остаться, – он выглядел искренне огорченным, как будто собирался заплакать. Потом он поднял руки и положил их ей на плечи.

– От высшей власти? – собственный голос показался ей робким и дрожащим. – Но я королева!

– От Папы Римского, мадам, – сказал он. – Святой отец… приказывает мне отдалиться от вас, пока вы не приведете вашу жизнь в порядок. Он говорит, что до тех пор сам не будет поддерживать с вами никаких отношений. Он утверждает, что вы прокляты!

Мария вскрикнула и упала на пол.

* * *

Около четырех часов утра Босуэлл взял ее за руку и повел в старую часовню в Холируде, где протестантский священник провел брачную церемонию. Ни один местный пастор не хотел иметь ничего общего с этим обрядом, не говоря уже о священнослужителях пресвитерианской церкви Эдинбурга. Поэтому Босуэлл убедил епископа Оркнейского, известного своей готовностью переходить на сторону того, кто был готов больше заплатить ему.

Там присутствовал сговорчивый граф Хантли, а также верные лорды Ливингстон и Флеминг и несколько других незначительных дворян. Ни свадебной процессии, ни музыки, ни красивых нарядов. Мария была вынуждена выслушать проповедь о раскаянии Босуэлла в его предыдущих дурных деяниях. Когда она произнесла слова брачного обета, то не могла отделаться от чувства, что они не настоящие.

Этот человек – не настоящий священник, у него нет власти. Этот обряд не имеет силы.

– Берешь ли ты в мужья этого человека, герцога Оркнейского и лорда Шетландского? Будешь ли ты любить и чтить его, в здравии и в немощи, и хранить верность ему до конца твоих дней? – напевно произнес епископ.

– Да, – слабым голосом ответила она, лишь Босуэлл и священник могли слышать ее.

В часовне было так темно, что она даже не видела лица Босуэлла. Происходившее казалось каким-то таинственным ритуалом, словно она вступала в подземный мир. Она наполовину ожидала увидеть Цербера, трехглавого пса, охранявшего царство Гадеса. А Босуэлл превратился в Плутона, бога теней и смерти…

Он взял ее руку и надел кольцо. Его пальцы были холодными.

– Объявляю вас мужем и женой, – сказал епископ. Босуэлл сжал ее руку. Она до сих пор не видела его лица.

– То, что соединил Бог, не расторгнуть человеку, – предупредил епископ. Босуэлл повернулся к ней.

«Не прикасайся ко мне, иначе я никогда не покину тебя, никогда не увижу зеленую землю и буду вечно блуждать во тьме и безмолвии вокруг огненных озер Гадеса»… Ее сердце громко стучало от страха.

Босуэлл наклонился и поцеловал ее, скрепляя супружескую клятву.

Мария провела рукой по блестящей золотой купели. Она любила золото, его блеск и мягкое сияние, которые были отличны от любого другого металла. Оно никогда не казалось таким же холодным, как сталь или железо; она могла поклясться, что в сердце золота заключается некая теплота. Вероятно, она и была истинным источником его волшебства.

Самоцветы – сапфиры, рубины, изумруды и жемчуг – мерцали на ободе купели. Они образовывали узор, похожий на лозу, усыпанную драгоценными камнями вместо виноградин. Во всем чувствовалась рука мастера. Была ли купель изготовлена в Англии или ее привезли из Франции или Италии?

Она со вздохом налила в купель немного ароматной воды и бросила туда несколько лепестков с цветущей яблоневой ветки, которую принесла мадам Райе. Когда-то она любила груши, но теперь этому не бывать…

Она помешала воду пальцами, наблюдая за кружащимися и раскачивающимися лепестками. Эта купель, подарок королевы Елизаветы на крещение ее сына… неужели это было лишь пять месяцев назад? Марию поразила и тронула щедрость Елизаветы. Это означало, что Елизавета действительно чувствовала себя крестной матерью маленького принца.

Мария не хотела поступаться этим.

Босуэлл сообщил, что отчаянно нуждается в средствах для выплаты жалованья солдатам, которые должны защищать их. Казна опустела. Деньги из Франции перестали поступать; этот ручеек пересох, несмотря на обещание регулярных субсидий. Всегда можно было найти обходные пути: задержки, согласование документов, юридические процедуры и обмен собственностью.

– Ты раздала много земель, принадлежавших короне, – сказал он. – Ты была слишком щедрой. Один лорд Джеймс владеет половиной Хайленда.

– Ты тоже получил выгоду от моей щедрости, – напомнила она.

– Да. Но, боюсь, теперь наступают трудные времена. Тебе придется заложить твои драгоценности и эту золотую купель.

– Я не могу, – сказала Мария. – Она слишком много значит для меня. Это больше, чем купель: это связь между мной и Елизаветой.

Он печально посмотрел на нее.

– Мария, для нас это тридцать три унции золота, в котором мы отчаянно нуждаемся.

Сейчас Мария мысленно слышала его слова. Но она наклонила купель, вылила воду в таз и вытерла ее насухо льняной тканью.

Нет. Она не отдаст купель. То, с чем она расстается, уходит навеки. А потом, когда все успокоится, ей придется горько пожалеть об этом. Она завернула купель в бархатное покрывало и положила ее в коробку, когда Босуэлл без стука распахнул дверь и вошел в комнату.