решимости, смелости, уверенности в себе. Дверь открыла соседская девочка и сказала, что дядя Вася дома.

— Он не болен?

— Нисколечко.

Увидев ее, Плетнев спросил, с надеждой глядя в лицо:

— Уже, да?

Надя не поняла сначала, потом краска прилила к ее лицу, оно потемнело, как в прошлый раз, и она едва выговорила:

— Еще нет, но я это сделаю!

Плетнев не понял угрозы и на всякий случай решил промолчать. Надя хлопнула дверью…

Мучительно стыдно было идти в завком, чтобы взять нужную справку, стыдно и очень больно было в больнице, обидно и тяжело было лежать опустошенной, всеми забытой, в большой и неуютной палате, где столько крика и крови…

Плетнев не приходил.

Если бы он оказался больным, если бы встретил ее с лаской и любовью, она все равно сделала бы это, но они остались бы вместе, — было бы так, как хотел он. А теперь будет совсем по-другому: она пошла на то, что он советовал ей, но вместе они не будут. Вместе им, видно, не бывать… Он мог бы прийти, но не идет. Забыл о ней, оставил одну в такое время…

Лежа на койке, она всякий раз встречала сестру взглядом ожидания, но не было ей ни записки, ни передачи. И лишь вечером, перед тем, как зажечь огонь в палате, сестра подошла к ней и с улыбкой сказала:

— К вам пришли…

— Кто?

— Он, должно быть… Спрашивал о здоровье.

— А ничего не написал? — розовея и сдерживая улыбку, спросила Надя.

— Нет. Спросил, где ваше окно. Я, говорит, загляну. Ну, я показала… Вы чуток приподнимитесь и увидите, — сказала сестра и помогла Наде приподняться. — Ох, мужики эти!..

Вглядываясь в потемневшее окно и превозмогая боль, Надя увидела Николая. Его жалкая улыбка неожиданно отозвалась болью, а потом жгучим стыдом. Надя кивнула ему, смущенно глядя в полутьму окна, и поспешно легла.

Боже мой! Откуда он узнал? Она и забыла о нем в эти тягостные дни.

Надя закрыла руками горевшее от стыда лицо, зарылась в подушку и заплакала, даже не подождав, когда отойдет сестра. Ей было жаль себя… И как ни старалась она зарыться в подушку, перед ее глазами, в раме темного окна, виделось растерянное, виноватое лицо Николая, виделось настойчиво, ясно.

Сестра не стала тревожить ее.

Ночь Надя провела без сна. Похудевшее бледное лицо делало ее старше. Она и в самом деле стала старше за эти дни.

…Надя шла домой медленно, отдыхала в пустынных скверах, разглядывала облетевшие листья и ни о чем не думала.

Через несколько дней на ступеньках крыльца учебного комбината заметила Плетнева и, отвернувшись, хотела пройти мимо, но он преградил ей дорогу.

— Наденька! Что случилось?

— И ты еще спрашиваешь?

— Но ведь я не принуждал тебя, я только просил, и ты согласилась. А теперь… зачем же так? Это мучительно. Я думал о тебе, много пережил за эти дни…

— Почему же ты не пришел навестить? — еле выговорила она.

— Наденька, милая, я был занят. В отделе уйма работы. Не сердись на меня… Если бы я знал, что ты так болезненно все воспримешь, я не стал бы просить, не стал бы настаивать… Милая, как ты мне дорога теперь!..

— Неправда! — резко произнесла Надя и убежала.

Плетнев явился и на другой день. Он занял в ближнем скверике скамейку, откуда хорошо было видно крыльцо. Спокойно ждать мешали сбивчивые, тревожные мысли. Надя не верит ему. А ведь он не солгал. Она стала для него дороже. Он любит ее. Он согласен даже на то, чтобы жениться, как только Надя окончит курсы. Об институте пока можно и не говорить. Но учиться она должна. Он не солгал ей вчера ни в чем… Конечно, если бы он не боялся, что его увидят, он пришел бы проведать ее… Ради него она вынесла страдания. Зачем же теперь, когда миновала опасность, устраивать всяческие размолвки?

Надя появилась неожиданно. Она бежала по ступенькам подъезда, размахивая папкой, и чему-то улыбалась. Плетнев не сразу узнал ее и, заметив, что она в хорошем настроении, испугался.

Словно выполняя чью-то волю, а не действуя по собственной охоте, он бросился ей навстречу. Она вздрогнула от его необычной решимости, но не опустила глаз.

— Это я, Наденька… Здравствуй!

Он знал: для того, чтобы успокоиться, нужно внутренне встать над всем этим, но помешала растерянность. Он не ожидал увидеть Надю веселой. Он не раз подмечал в ней одухотворенную прямоту, размашистую веселость, которую ничего не стоит вспугнуть (тем-то она и хороша!), но не думал, что сегодня Надя будет в таком настроении.

— Здравствуйте! — ответила она весело и, не выслушав ответа, пошла дальше торопливым легким шагом.

Плетнев опустил голову и задумался.

Как весело она сказала «здравствуйте». В этом веселье он не мог не почувствовать равнодушия.

Конечно, было жаль, что она, молодая, красивая, чистая, уходила от него, но еще более было обидно, что он, человек образованный, инженер, не заметил, каким образом эта простая девушка, работница, оказалась сильнее его.

Начиналась зима…

Комсомольско-молодежная бригада добилась первых успехов. Бригадиром была Нина Трубина. Все в смене работали по-новому. Даже Бабкин. Правда, он сдался позже других. В бригаду Нины он не пошел. Мешала гордость.

— Я лучше к Федьке Стропилину, к станколому…

В одной бригаде с ним оказался и Семен Пушкарев.

— А ты чего не идешь к ней? — смеялся Бабкин. — Все равно будешь у нее под началом! Не долго ждать…

Семен хмурился, но не злился, как прежде. Бабкин мог бы понять, что в другой бригаде Семену будет легче.

Пушкареву доверяли теперь обработку простых деталей. По примеру старых токарей, он начал приводить в порядок свое «хозяйство» — наполнять инструментальный ящик. Делал он это различными способами: как-то «нашел» резцовую державку неподалеку от станка Бабкина. Инструмент раскладывал он так, как это делали старые мастера, — под рукой держал самое необходимое. Так советовал и Алексей Петрович.

— Я смолоду приучен. Иной, немудрящий, подумает: как это он обходится такой малостью? А я в ус посмеиваюсь: в тумбочке у меня всего про запас.

Николай с радостью отмечал, как поднимались дела в цехе. Работа пошла ритмичнее, особенно в его смене. Эту радость разделил с ним Кузнецов.

— Понимаешь ли ты, товарищ Леонов, что произошло? Ты начал в своем цехе борьбу с предельщиками и пределами. Но мастерские, — сказал он, взглянув на Громова, который был с ним, — пока не вошли в график. Значит, одна бригада, одна смена даже не могут сделать перелома. А ты, Сергей Сергеевич, увлекся молодежной бригадой. Каждый день о