Напольные часы у стены своим тиканьем раскалывали мой мозг. Воздух в комнате раскалился, и дышать им стало невозможно. Мне с трудом удавалось различать окружающие предметы в его колыхающемся мареве. Что-то неладное творилось в мире, что-то неправильное! Старик, сидящий сейчас напротив меня и внимательно наблюдающий за моей реакцией – мой сын?! Мой и товарки Алеянц, с которой я и вправду провел в то время несколько потрясающих ночей? Так вот что породила тогда наша бездумная страсть! Поистине, судьба – самый насмешливый из палачей! В каких небесных скрижалях было прописано это, почему именно я и Аглая должны были зачать этого седого монстра, в чьих жилах течет не кровь, а холод Вселенной?

Колючие глаза следили за мной, и мне уже начало казаться, что он унаследовал их от меня, а тонкие, изогнутые в усмешке губы – от моей Аглайки. Я почувствовал тошноту и попросил воды, стакан которой профессор налил и поднес мне сам, издевательски заметив, что рад поухаживать за занемогшим отцом.

Внезапно в голове у меня мелькнула еще одна страшная догадка.

– Скажите, профессор, почему ее… Аглаю убили? Мне всегда казалось, что НКВД в этом никакого интереса не было.

Райхель вздохнул.

– При чем здесь НКВД? Люди готовы на него всех собак повешать… Все было иначе: я, разумеется, понимал, что, останься мать жива, и я век должен был бы прозябать по ту сторону железного занавеса и наверняка не стал бы тем, кем являюсь. Клянусь, я обдумывал и другие возможности, но ни одна из них не могла бы привести к позитивному для меня результату. Поэтому мне пришлось прибегнуть к чрезвычайной мере, наняв пару головорезов. Но, как говорится, цель оправдывала средства.

– Какая же твоя цель, ублюдок? – выдавил я из себя, клокоча от гнева. Райхель же весело рассмеялся.

– Ублюдок – это Вы верно заметили! Именно так! Но разве Вы не знали, чем чреваты внебрачные связи? Цель же у меня была одна – Карты Навигации, с помощью которых я могу перевернуть…

– Не слишком ли замахнулся?

– Увидим. – Так Карты у тебя?

– А как же иначе? Я с самого детства знал, где их искать, хотя и не точно. Укладывая меня спать, мать вместо сказок рассказывала мне истории из тех дней, и слова «Карты Навигации» мелькали в ее рассказах довольно часто. Тогда я, разумеется, не понимал, о чем речь, но позже вспомнил эти вечерние беседы и сделал вывод, что Карты у кого-то из ее окружения. Признаться, сначала я ошибочно подозревал Алеянца и даже заставил твоего друга Альберта поработать над этой версией, но затем решил иначе. Бедный Штурман! Все его ухищрения пропали в зародыше, а идея моего убийства с целью отнять Карты – ведь за этим ты здесь, не правда ли? – была и вовсе верхом глупости. Это невозможно, потому что невероятно!

– Значит, я – в ловушке?

Мне было уже все равно, и я задал этот вопрос просто так, чтобы еще раз удостовериться в подлости моего, с позволения сказать, отпрыска.

– Отчего же? Ловушки расставляют на кого-то нужного, либо опасного. Ни тем, ни другим ты для меня не являешься, а потому можешь идти и существовать спокойно. Я же сегодня развлекся, как никогда! Забегай, если будет время – приятно смотреть на твою глупую физиономию!

Я сидел в машине и боялся начать движение – так меня мутило от стыда и бессильной злобы. Экономка Райхеля выключила фонари у ворот, и дом злодея погрузился в темноту. Я открыл окно, чтобы дать доступ свежему воздуху и подумал, что это – самый скверный день в моей жизни. Чувство униженности и растоптанности было таким сильным, что я просто не мог представить себе, как стану жить дальше, сознавая, что потерпел сокрушительное поражение по всем статьям. Я не только дал жизнь этой скотине, но еще и не сумел спасти ни друга, ни дорогую мне женщину, которую этот гад, оказывается, уничтожил в угоду своим амбициям! Впору сдохнуть…

Я включил зажигание. Доска приборов вспыхнула разноцветными огнями, высветив мои трясущиеся руки и лежащую на соседнем сидении полупустую упаковку «Ципробая», который я принимал из-за бронхита еще во время моего первого визита сюда. В голове почему-то появились мысли о чудодейственности антибиотиков и о том, сколько людей погибали в прежние времена только потому, что не имели их. А если бы имели…

Будь я Архимедом, то, несомненно, завопил бы «Эврика!» Неужели, неужели я нашел решение?! Господи! Неужели это так просто?!

Взвизгнув колесами, я сорвался с места, грозя кулаком дому ненавистного профессора, к которому я, кстати сказать, не испытывал никаких отцовских чувств. Моей целью было как можно быстрее добраться до Штурмана, ибо только он один мог сделать осуществление моего безумного плана возможным.

Вечер с востока наползал на раскинувшееся в устье привередливой Урицы село Стояново, известное на всю таежную округу хлебосольством и радушием хозяев здешних дворов – людей суровых, но дружелюбных и не скупящихся ни на кусок хлеба, ни на доброе слово, в отличие от жителей той же Николопетровки, расположенной в одном дне пешего пути отсюда. Извинением последним, впрочем, могло послужить то обстоятельство, что их деревня лежала в гораздо более глубоких таежных дебрях, а следовательно, в стороне от всех мало-мальски оживленных торговых путей, по которым пусть и слабенько, но все же текла какая-никакая культура.

Место, на котором стояло село, было выбрано его основателями более чем удачно. Навигация по широкой, полноводной Тубе, чьим притоком и являлась неугомонная Урица, замирала лишь на пяток зимних месяцев – с ноября по апрель, – в остальное же время река снабжала сельчан не только превосходными налимом да щукой, но и настоящими фабричными товарами, что доставляли сюда торговые суда. Тем более важным оказалось это положение в нынешнем, 1912-ом, году, когда рассвирепевшая стихия продемонстрировала населению всей округи свой буйный нрав и на Тубу-кормилицу была вся надежда. Стояново, правда, пострадало от фокусов природы в меньшей степени, чем злосчастная Николопетровка, но и здесь людям пришлось покрепче затянуть пояса и поглубже нырнуть в сусеки да сундуки, где хранились прибереженные «на черный день» запасы.

Этой скудной, но могущей оказаться полезной информацией я разжился еще там, в девяностых, когда обсуждал план возможных своих действий с дотошным Штурманом, не упустившим, казалось, ни одной мелочи и настоявшим на том, чтобы и я уделил всем этим мелочам достаточное внимание. Меня, впрочем, не нужно было уговаривать, так как, памятуя свои ляпсусы и неудачи прошлой попытки, я охотно вникал во все детали, какими бы несущественными они на первый взгляд ни казались.

Выйдя из рощи, где Штурман на этот раз открыл мне врата, я, немного поплутав по вечерним переулкам, выбрал себе достаточно удобный пункт наблюдения, устроившись на завалинке покосившейся и, судя по всему, пустующей избушки, расположенной, однако, очень удобно с позиции открывающегося отсюда обзора. С этого места очень хорошо просматривались не только обе улицы села, но и, что самое главное, дорога, ведущая в город, за которой мне надлежало внимательно наблюдать.

Закутавшись поплотнее в добротный заячий полушубок, я прислонился к стене домишка и начал ждать. Я не знал точно, когда появится интересующий меня объект, но надеялся провести здесь не более нескольких часов, так как поздняя осень давала о себе знать и с каждой минутой становилось все холоднее, а околеть в ожидании не входило в мои планы. Главное, чтобы Штурман не ошибся в дате, а уж пару часов я как-нибудь выдержу.