Марина Подоляк встретила меня в ночной рубашке и сказала, что Таня не спит.

Я зашла к девочке, померила ей температуру. 36,9. Вот и хорошо.

– А ко мне опять папа приходил, – сказала шепотом Таня. – Только это секрет. Рассказывал вторую серию сказки про сиреневого единорога.

– Везет тебе, – подмигнула я.

Ладно, пусть будет такая игра – приходил папа, рассказал сказку. Таня скучает по нему. Нельзя увозить ее в Питер, Лейсан. Не надо. Я, конечно, тоже скучаю по Гоше, но переживу.

Я же теперь взрослая.

Таня уснула, Марину я тоже отпустила спать. Кролик и попугай не издавали звуков, но, по слухам, были живы.

– Ты, конечно, со свадьбы, – сказала Марина Подоляк, зевая, – но я там, если что, вареников налепила. С клюквой.

Я пошла на кухню. На вареники сил не было.

В раковине стояла чашка Горана.

Сердце мое сжалось.

Интересно, есть ли у всех нас ангелы-хранители. И как они выглядят.

Мне всегда казалось, что обыкновенно – просто как люди. Без крыльев. Мой, например, в сером пиджаке, небритый, вероятно, курящий и вечно теряющий зажигалку. Они не сидят на облаке и не летают, а живут нормальной жизнью: толкутся в метро, стоят в очередях, бросают в автомат монетки и сворачивают особым образом купюры, надеясь, что адская машина их не выплюнет. Частенько поминают черта. И присматривают за своими подопечными как умеют. Не каждую секунду, не всегда. Они же не идеальны, как и их главный начальник. Считать, что Бог всемогущ, – это все равно что считать его равнодушной скотиной. Такие дела творятся на земле, а он сидит там, значит, весь из себя всемогущий, и не вмешивается? Нет уж, я о нем лучшего мнения. Он старается. Ангелов вот засылает. Но их общих усилий порой не хватает, чтобы кого-то спасти.

Ангел Горана, например, сегодня явно налажал.

Может, он тоже по-русски не говорит и не сразу разобрался, в чем дело. Отпустил больного человека за молоком!

Но потом исправился же. Собрал толпу врачей и все разгреб.

Горана нашел Семен Грановский. В больнице недалеко от маминого университета. Живым.

Дело было так. Пока мы еще были на свадьбе, Семен позвонил Жене, долго говорил с ней на медицинском языке, и я видела, как ее серьезное лицо постепенно светлеет. Хорошие, значит, новости. Женя дала мне трубку и попросила Семена объяснить все по-человечески. «Это Антонина Козлюк, родственница дедушки» – так она меня ему представила.

– Ничего себе! Антонина. Вот это да, – ласково сказал Семен. – Рад тебя слышать. Нормально все с твоим иностранным дедушкой. Нет у него инфаркта.

– А что есть? – пробормотала я. Я все еще стеснялась Грановского.

– Тяжелая вирусная инфекция. Грипп, короче. С такой температурой надо дома лежать, а не шопингом заниматься. Но я сам заскочу к нему вечером.

– А… нам навестить его можно?

– Да. Но завтра с утра тогда, пусть поспит. Ну все, пока, я тебя наберу.

Когда мы подъезжали к Москве, Семен и правда позвонил мне. Сказал, что видел Горана, осмотрел, проверил на всякий случай его сердце, ничего опасного не нашел. И лечащий врач у нашего дедушки хороший, за это доктор Грановский лично ручался.

Говорю же, ангел все исправил. Молодец.

Я не заметила, как уснула, положив голову на кухонный стол. Когда проснулась, напротив меня сидел незнакомый мужчина лет тридцати.

Наверное, кто-то из «Поддонов БУ!» – не удивилась я. И спросила его:

– Хотите вареников?

Он улыбнулся – в том смысле, что спасибо, нет.

Я посмотрела в окно. Темно еще, февраль.

– А мне уже почти тридцать лет, – сказала я. – Много.

– Да нет, – пожал он плечами. – Совсем мало. На Сатурне, например, это всего год.

– Надо было там и родиться. Праздновала бы сейчас первый день рождения, была маленькой и глупой, и все бы мной восхищались.

– На Земле, значит, не восхищаются? – Он слушал слишком внимательно для незнакомца.

– Не-а. Гоша ушел. Сестра Ж. ушла. Друзья уехали. Мама вышла замуж. Бабушка умерла. А я осталась, ношусь по Земле как моль. Или как листочек на ветру, если этот поэтический образ вам ближе.

– А почему сестра ушла? – спросил мой собеседник и почесал щетинистый подбородок.

– Влюбилась в моего бывшего. Он ее совершенно недостоин. Она красивая, и умная, и классная, а он… все никак не уедет из своего Воткинска.

– Так если она умная и классная, то скоро сама это поймет.

– Может, уже сейчас понимает, – вздохнула я. – Может, ей грустно. Только я этого не узнаю. Потому что наорала на нее. Очень, очень глупо. Как будто мне и правда один год, и я противный младенец.

– Она вернется, – пообещал неизвестный мужик. – Хотя бы для того, чтобы поздравить вас с днем рождения. И вы скажете ей то, что сказали сейчас мне. А что там с Гошей?

– Выбрал бывшую жену, – максимально безразличным тоном объяснила я. – У них дочь. Это можно понять. Как сказала бы моя сестра, если бы я на нее не наорала, «всех можно понять, но это не оправдание»…

– Точно вернется ваша сестра! – усмехнулся мой ночной гость. – Насчет Гоши не знаю, не уверен. Все-таки дочь…

Мы помолчали.

– Сегодня его отец, кстати, попал в больницу, – снова заговорила я. – И мы его спасали всем миром. Мой брат-подросток, и мой отчим, и мои новые брат с сестрой, и даже мой бывший любовник. Спасли, представляете. Живой. Выздоравливает.

– Вы о нем с такой любовью говорите, – заметил мужчина и налил себе холодного кофе из моей старой турки. Я-то думала, давно ее убрала.

– Ну да. Горан чудесный. Гоша вообще окружен хорошими людьми, как английский дом – садиком. У него есть друг Боря, добрый и щедрый почитатель фрикаделек. Влюблен, кстати, в мою сестру. И администратор Лена, красавица, которая никак своей красотой не пользуется и получает третье высшее образование. И Хан, звукоинженер, кумир моего брата. И Анна Иосифовна, гардеробщица с тонким литературным вкусом. И Дора Иосифовна, няня от Бога, печет плюшки. И Таня, дочка. Она сейчас спит в соседней комнате, а лет через двадцать будет ставить в Москве громкие спектакли. Или в Питере – если ее туда заберет мама.

– Какие интересные люди, – прокомментировал он. – Вы давно их знаете?

– Да нет. Не больше года.

– Всех?!

– Угу, – я снова легла лицом на стол. – Ох и тяжелый был год.

Мой собеседник почему-то улыбался. Потом похлопал себя по серому пиджаку – как будто зажигалку искал.

– Вы, конечно, простите, но хороший у вас был год, – сказал он. – И никакой вы не листочек на ветру. Вы змей.