Гоша тут стал очень серьезным и обнял меня.

Я высвободилась, только чтобы уточнить:

– Ты же собирался подумать.

– А я подумал, – сказал он.

И опять обнял.

Минут через десять я заметила, что на книжной полке, между Бальзаком и Прустом, белеет незнакомая книженция.

Я достала ее, открыла.

Это был альбом кулинарных рецептов. С фотографиями и красиво написанными перьевой ручкой текстами. Долма, домашняя паста, салаты без майонеза, рыбный пирог, брауни.

– Жозефина, – выдохнула я.

– Да, – кивнул Гоша, гладивший мои волосы. – Вчера притащила.

– Вчера?! – Я так сильно обрадовалась, что даже подпрыгнула. Значит, вчера, уже после нашего дурацкого разговора про Антона. – Вот это сюрприз!

А Гоша, вдруг вспомнив что-то, снова полез на мои новые книжные полки.

– Кстати о сюрпризах, – сказал он, протягивая мне большую, перетянутую черной резинкой пачку писем. – Я нашел это в старом диване. Кто-то спрятал, наверное. Посмотри.

Конверты были все разные. И с Гагариным, и с мимозой, и с новогодними белками и зайцами, и с лыжниками, и даже с бородатым мужчиной по фамилии Чучин, основателем советской филателии. Обратный адрес тоже менялся – Киров на Ленинград, Свердловск на Ворошиловград, много уже не существующих городов. Но отправитель был один и тот же – Шишкин Николай Иванович, художник. И адресат один – некая Заиюльева М. И., проживающая в Нехорошей квартире.

Заиюльева. Необычная фамилия. Я точно ее видела однажды. В сентябре прошлого года, когда подписывала договор с детским центром, куда ходит мой сын.

Я открыла верхний конверт. Нет, читать чужие письма я не собиралась, хотела только проверить догадку.

«Дорогая, драгоценная моя Мариночка… – увидела я и пробежалась глазами до конца послания. – …Целую крепко, обнимаю и жду встречи.

Твой Бурато».

– У него был длинный нос и кудрявые волосы, которые вечно лезли в глаза, так что за работой приходилось надевать полосатую шапку-колпачок. Буратино, только взрослый. Мы вместе хотели открыть театр для детей, – сказала Марина Игоревна.

Она сидела, рассеянно улыбалась нам с Гошей и все поглаживала письма художника Шишкина – ждала, когда можно будет побежать их читать.

Я пригласила ее на свой день рождения, который мы отметили только в конце марта, когда все наконец переболели гриппом и выписались из больницы. Она пришла, хотя и боялась возвращаться в Нехорошую квартиру, где когда-то была счастлива с художником Шишкиным. Я показала Марине Игоревне новую Белую лестницу и познакомила с тетей Светой, Майкиной мамой. Теперь они вместе могут ездить на кладбище – вспоминать Шишкина-отца, Шишкина-сына и упрямого святого духа, который не дал им помириться при жизни.

А праздник был веселый, не подумайте. Горан читал стихи на сербском и японском. Дети поставили в Кузиной комнате палатку. Илюха спел новую песню о путешествии молочного пакета, тетя Ира сильно хлопала. Администратор Лена из «Бурато» подарила мне детство – девять томов Крапивина и четыре тома Алексина. А Боря привел с собой девушку.

– Это Ксения, прошу любить и жаловать, – объявил он гордо.

Ксения оказалась юной, тонкой и вдохновенной. Боря познакомился с ней в ночном клубе. У нее были великолепно очерченные скулы и собственное мнение по всем вопросам.

– Я считаю, нужно жить сегодняшним днем, – сообщила она.

– Я думаю, сила женщины – в ее слабости, – поделилась она.

– И на солнце бывают пятна, – предупредила она и прилегла Боре на плечо.

Жозефина Козлюк, выслушав информацию о солнце, пошла варить кофе, хотя ее никто об этом не просил.

– Ксения требует без кофеина, но с кардамоном, – уточнила я, догнав ее.

– Ну еще бы, – сказала сестра Ж. хмуро.

Антон на мой день рождения не явился – что-то монтировал у себя на телевидении. Кролик отправился в Ялту, был жив, ел траву.

В конце апреля и мы поехали на юг.

Вообще-то туда собирался только Владимир Леонидович – причем чинить крышу. У него под Анапой жила старенькая тетка, и она попросила помочь с ремонтом, проконтролировать рабочих.

Мама сказала, что мужа одного не отпустит и тоже хочет в Анапу. Они решили ехать на машине и менять друг друга за рулем. Кузя напросился с ними, и Владимир Леонидович, к общему восторгу, взял с собой еще и внука Сашу.

В это время супруги Подоляк начали очень активно зазывать нас с Гошей к себе в гости. С ответным визитом, так сказать. Обещали показать Ялту и кролика – тот, по слухам, несказанно похорошел и вылечил под южным солнцем депрессию.

Тут как раз Лейсан забрала Таню в Питер на все майские праздники. И Гоша спросил меня, не хочу ли я воспользоваться неожиданной свободой от детей и прокатиться в Ялту на «мустанге». Мне идея, конечно, понравилась.

Еще сильнее она понравилась Жозефине Козлюк, которая только что продала машину, проводила Антона в командировку и отчаянно скучала.

– Возьмите меня в Ялту, – выла она. – Сяду сзади и буду вести себя тихо, клянусь.

– Будешь тихо смотреть мне в затылок, – проворчала я, но отказать ей не решилась: Антон не вылезал из командировок уже месяц. – Предупреждаю, в «мустанге» на задних сиденьях неудобно, особенно таким высоким, как ты!

– Согласна пересесть на переднее, – подмигнула сестра Ж. и помчалась собираться.

Боря, узнав о наших планах, внезапно вспомнил, что давно не был в Сочи.

– Там сейчас лучшее время! – мечтательно произнес он, хотя еще недавно говорил, что лучшее время для Сочи – декабрь. – Свожу Ксеню. Когда выезжаем?

Выехали мы в четверг, из Нехорошей квартиры. Планировали добираться с тремя ночевками: в Воронеже, Ростове-на-Дону и Краснодаре, а в воскресенье последний раз вместе позавтракать и разойтись кто куда.

Путешествие поначалу не задалось: Ксения к месту сбора не пришла. Боря долго ей звонил, она не брала трубку. Потом взяла и сказала, что обиделась на него. Еще полчаса потребовалось на то, чтобы выяснить причину обиды. Оказалось – он обесценил ее чувства.

– Шел дождь, ей было грустно, я сказал, что все будет хорошо… – оправдывался сбитый с толку Боря. Гоша с Владимиром Леонидовичем сурово кивали, а мы с мамой и сестрой Ж. пытались закатывать глаза потише.

Боря еще немного поуговаривал Ксению поехать в Сочи – он уже заказал там роскошный отель и спланировал для них целую программу. Девушка была непреклонна.

– Я испытываю острый приступ Ксенофобии, – прошептала я Жозефине.

– А я наоборот, – пожала плечами сестра. – Борю, конечно, жалко, зато я могу теперь поехать в «мерседесе». Все к лучшему. Только бы он теперь не решил остаться дома.